Таисии вспомнилась своя свадьба. Когда они ехали со свадебным поездом из Садового в Родниковую Рощу, по дороге им тоже встретился заяц. Напуганный цокотом тачанок, звоном гармоники, криком танцующих на тачанках свашек, громкими пьяными песнями, заяц стрелой ускакал в степь. Передняя тачанка, где сидел жених-летчик и невеста в фате и в цветах, резко остановилась. Андрей Масликов поднялся и стал стрелять из пистолета по зайцу, но зверек уже был далеко. Когда поезд тронулся и сзади «молодых» снова заиграла гармонь, а бас Секлетии заглушил беспорядочный крик и свисты, Масликов обнял Таисию и сказал: «Я его только попугал. Зайцев убивать жалко. Такие они хорошенькие», — с этими словами он стал целовать ее горячие щеки. Сидевшая впереди, рядом с кучером, свашка и мать Андрея смотрели в степь на убегавшего зайца… «Если я буду от тебя далеко-далеко, — говорил Масликов, — ну, скажем, меня пошлют в экспедицию на Север, ты вспоминай об этом зайце…»
Думая о муже, Таисия стояла посреди дороги… «Эх, Андрей, Андрей, может, это ты ко мне зайцем пришел, посмотрел и убежал? Милый зайчик, и где ты взялся?.. Вот я и снова буду плакать, и уже не хочется мне ехать в Садовый».
В Родниковую Рощу Таисия пришла вечером. Улицы были темные и пустые. На площади, возле невысокого, похожего на коробку здания чихал мотор, и у освещенного подъезда толпились люди. «Наверное, это новый кинотеатр», — подумала Таисия и зашла во двор райисполкома. На пороге ее встретил сторож-старик с берданкой. Она спросила, как бы ей повидать Чикильдину. Старик ответил не сразу.
— Малость опоздали, гражданка, — сказал он, поправляя на плече ремень ружья. — Учреждения закрыта. Ольга Алексеевна была с утра, а потом не приходила.
— Ах ты несчастье, — проговорила Таисия. — Я так торопилась. Это что у вас на площади так освещено?
— Живую картину показывают. Видать, ты не здешняя. До войны у нас был дюже добрый клуб, так немцы спалили. А теперь для этих надобностей приспособили магазин. Кино идет! А дело у тебя какое? — спросил сторож. — Может, дюже важное? Чикильдина наказывала, что ежели кто заявится но неотложному делу, так чтобы я посылал того человека к ней до дому.
— Дело у меня важное. Я ее сестра.
— Так ты пройди к ней. Ее квартира совсем близко. Четвертый дом за углом. А то лучше я тебе сам покажу. Пойдем.
Домик стоял в окружении молодого сада. Ставни были закрыты, в щели сочился неяркий свет. Таисия постучала в дверь небольшой пристройки. Вышла Чикильдина в длинном платье с высоким стоячим воротником. В этом наглухо закрытом на груди платье, с гладко причесанной косой, подобранной сзади в круглый во всю голову моток, она показалась Таисии и выше ростом и стройнее.
— Таиса? Да ты в этой одежде… настоящая казачка, — приветливо говорила Чикильдина. — Я даже не узнала тебя. Думала, какая бригадирша ко мне залетела. Видишь, как хорошо сидит на тебе и эта казачья кофта, и платок. Ну заходи, заходи!
Комната была освещена электрической лампочкой величиной в гусиное яйцо. Таисия увидела висевшую у дверей шинель с погонами и шапку-кубанку с малиновым верхом. Тут же была поставлена «на попа» лохматая, как медведь, бурка.
— Так ты как же ко мне забрела? — спросила Чикильдина. — Проездом или специально?
— Не проездом, а прямо к тебе. Решила ехать в Садовый.
— Ну вот и хорошо. А я почему-то думала, что ты уедешь от нас. Да ты раздевайся, чего стоишь? Я сейчас принесу зеркало.
Она прошла в соседнюю комнату. Таисия сняла платок, кофту и, оправляя на груди и по бокам тесное платье, все время посматривала на шинель и на бурку, «Кто это у нее гостит?» — подумала она, когда Чикильдина принесла зеркало. Таисия причесывала волосы, нагибаясь к стоявшему на столе зеркалу, а Чикильдина снова ушла в другую комнату и, вернувшись, сказала:
— Там у меня гость. Знакомый офицер приехал с фронта. Пойдем, познакомлю.
— Ольга, я не пойду, — сказала Таисия. — На мне такое платье. Я не думала.
— Ну вот уже и застеснялась. Он человек простой. Да и к тому же скоро уедет. Иди, иди, не бойся, — и Чикильдина открыла дверь.
За столом сидел военный. Оттого ли, что в чистенькой, недавно побеленной комнате было много света, или оттого, что на столе лежала белая накрахмаленная скатерть, лицо военного, его глаза, зачесанный назад чуб показались Таисии слишком черными. Даже раковины ушей были покрыты матовой смуглостью. «Черкес или цыган», — подумала Таисия, остановившись у порога. А офицер встал, звякнул шпорами и наклонил голову. Защитного цвета китель, наглухо застегнутый блестящими пуговицами, синие с красными лампасами галифе, погоны на широких плечах придавали его коренастой фигуре необыкновенную стройность.