Тихон Ильич сидел на диване, опустив лысеющую голову.
— Что у тебя ко мне, Тихон Ильич? — спросила Чикильдина.
Осадчий с трудом поднялся. Бледнея в лице, он подошел к столу.
— Ослобони от должности, — сказал он слабым голосом. — Жизни нету.
— Как же я тебя освобожу? Проси людей. Они тебя избирали. А в чем дело?
— Крошечкина… Живым в могилу загоняет.
— Да чем же она тебя так обидела?
Осадчий молчал.
— Говори, что ж молчишь?
— Шельмует и шельмует, — с трудом выговорил Тихон Ильич.
— Чем же? Поссорился с ней или еще что?
— Ты ж знаешь — всем обижает. Думает, что как она есть баба, то ей всё нипочем. Дюже ты ее избаловала. Так что уволь.
— Ну это ты зря, Тихон Ильич, — сказала Чикильдина, складывая в полевую сумку бумаги. — Поедем к тебе и на месте все обсудим.
В дороге Тихон Ильич успокоился, но ни словом не обмолвился о том, что произошло в эту ночь в Черкесской балке. Конь Чикильдиной шел мелкой иноходью и все норовил выскочить вперед. Тихон Ильич подбадривал каблуками своего коня, побаиваясь, как бы Чикильдина не встретилась с лагерем Крошечкиной в Черкесской балке. Нарочно рассказывая всякие смешные истории, Тихон Ильич незаметно свернул на дорогу, ведущую по берегу Кубани, и Черкесская балка осталась от них правее километров на восемь.
— Тихон Ильич, зачем же мы делаем такую дугу? — спохватилась Чикильдина. — Надо было ехать через Черкесскую балку — это же намного ближе!
— По этой дороге хоть и дальше, а сподручней ехать на конях, — пояснил Тихон Ильич. — Вода завсегда рядом. Мы ж все время едем по берегу. Коней можно попоить.
Чикильдина промолчала. На заходе солнца они приехали в Яман-Джалгу.
На этом и обрывается короткая повесть о сестрах из казачьего хутора Садовый… С той поры, как в Черкесской балке зазеленел ячмень, прошла не одна весна и очень много прошумело в Кубани вешних вод. Прошли год за годом, а у каждой сестры сложилась своя, не похожая на другую жизнь.
После войны Прасковья Крошечкина окончила двухгодичную колхозную школу в Краснодаре. В тот год на Садовых хуторах из пяти артелей была создана одна — имени Ленина. Председателем ее и была избрана Крошечкина. По-прежнему она была женщина боевая, энергичная и непоседливая. Правда, стычек у нее с Осадчим больше не было — старик вскоре после Победы захворал и умер.
Муж Прасковьи, Савва Крошечкин, вернулся домой без правой руки. Узнал, конечно, солдат горькую правду о том, как в военные годы приезжал к Прасковье хромой Краснобрыжев. Да и как же можно было об этом не узнать — соседки рассказали. До крови сцепил Савва зубы, сделался чернее земли, одеревенел единственный кулак. Стонал, бедняга, выл и плакал, а все ж таки сдержался и в драку не полез. Как-то вечером, глотая слезы, проговорил: «Скажи, Прасковья, спасибо фашистам, что оторвали у меня одну руку, а то обоим бы вам не жить». Прасковья промолчала, знала, что виновата. Ей было жалко Краснобрыжева. Он так и не женился; досужие языки говорили, что виной тому была Прасковья Крошечкина. Даша Сорока все так же тайно любит Краснобрыжева и по-прежнему выщипывает брови и румянит уже исписанные морщинками щеки.
Таисия вышла замуж за Семена Матюхина. Случилось это летом 1945 года. Матюхин приехал на побывку в Родниковую Рощу. Узнав от Ольги Алексеевны, что ее младшая сестра в Садовом, Матюхин уехал на хутор и через месяц увез Таисию. Сейчас они живут в Краснодаре — там расквартирован полк, в котором служит полковник Матюхин. Таисия работает в краевой библиотеке. Есть у них дети — две девочки. С того памятного лета Таисия и Ольга не только не пишут друг другу писем, но даже избегают случайных встреч. Ольга Алексеевна до сих пор живет все в той же Родниковой Роще и все так же — председатель райисполкома. Она заметно постарела, но по-прежнему гордо носит свою красивую седую голову.
Старшие сестры Секлетия и Антонина осенью 1943 года покинули Яман-Джалгу и перебрались на хутор Грушка. Их мужья Кирилл Гамацкий и Яков Погребнов не вернулись с фронта, и не видели они, как на новом месте возродилась Грушка. Сперва вдовы жили в землянках, а через год взяли в райфинотделе долгосрочную ссуду и построили один дом — вдвоем живут в нем и поныне.
Дом Новиковых — крайний от Кубани. После войны Василиса руководит огородной бригадой: огород тут же, в пойме реки. Ее муж вернулся с фронта шофером и сейчас работает на грузовике. Живут они дружно. Дочь Варя вышла замуж, и Василиса теперь стала бабушкой. Двое Новиковых учатся в институтах. А вот Мишутку Новикова вы бы ни за что не узнали. Мало того что он комсомолец, что учится в восьмом классе и что носит кубанку с красным верхом, но вы бы посмотрели, какой у него русый вьющийся чуб — ну точь-в-точь как у отца!