— Потом все узнали, что Катюша никогда в жизни не любила этого пастуха.
— Какая Катюша? — спросил Сергей и покраснел.
— Эх ты… О чем размечтался?
— Виктор тебе пишет? — вдруг спросил Сергей.
— Писал… Но я ему не отвечала.
— Почему?
— Так… — И Соня грустно склонила голову. — Он в этом году получит диплом инженера, а у меня так странно сложилась жизнь.
Всю дорогу по пути к ее дому Сергей старался казаться веселым, шутил, но и сам он знал, и Соня понимала, что все это шло не от души. У калитки они остановились.
— Ну, вот ты и дома. До свиданья.
Соня протянула руку, просила остаться, посидеть на лавочке у плетня. Сергей сказал, что он устал с дороги, простился и ушел.
Возле двора стоял «газик» Рубцова-Емницкого, в нем спал шофер. В хате горела лампа. За столом сидели Тимофей Ильич и Рубцов-Емницкий. «Неужели меня поджидают?» — с досадой подумал Сергей, входя в хату. Мать, нераздетая, спала на кровати. Отец был пьян: глаза маслено блестели, усы свисали, образуя у рта желтовато-серую подковку.
Рубцов-Емницкий любезно усадил Сергея за стол, налил стакан вина и, поглядывая на Тимофея Ильича, спросил у Сергея, как понравились ему станичные девушки и кто та красавица, которая посмела в первый же вечер так долго задержать его возле себя.
— А мы тут без тебя, сыночек, толковали насчет важного дела, — заговорил Тимофей Ильич, поглаживая усы. — Доброе тебе находится место, такое, скажу, место, что лучшего и желать не надо. Лев Ильич обрисовал всю картину. Будешь ведать торговыми делами.
Сергей молча выпил вино. Рубцов-Емницкий налил еще, Сергей, не закусывая, снова выпил. «Без меня меня женили», — зло подумал он. Ему стало душно, кровь прилила к вискам, лицо горело.
— Тимофеич, — говорил Рубцов-Емницкий, — и чего ты хмуришься? Для ясности, ей-богу, не пожалеешь. Твоя слава! Да ты знаешь, что это такое…
Сергей не дал договорить. Он не мог совладать с собой, подбежал к двери, распахнул ее ногой и крикнул:
— Вон из хаты! Слышишь?
Рубцов-Емницкий криво улыбнулся и не двинулся с места, а Тимофей Ильич, протирая кулаками глаза, не мог ничего понять. Наконец он сообразил, что сын его ведет себя недостойно.
— Что?! — крикнул он. — Перед родителем геройство выказываешь! Кто в хате хозяин? Я хозяин или кто хозяин?
Тимофей Ильич встал, пошатываясь и засучивая рукава, но Рубцов-Емницкий удержал его и усадил на место. Старик поднял крик, грозя кулаками, чуть не опрокинул стол. Тут проснулась Ниловна и, не понимая, что случилось, закружилась по хате, как наседка, у которой коршун украл цыпленка. Она подбежала к Сергею и увела его из хаты.
— Ой, сыночек, господь с тобою, — шептала она. — Как же можно такое ради приезда. Или ты лишнее выпил, или тебе нездоровится. Пойдем, ляжешь спать.
— А он пусть не покупает меня… Ишь какой ловкий!
В хате стало тихо. Рубцов-Емницкий все так же сидел за столом, о чем-то думая.
— Да, оказывается, и у героев нервы тоже не в порядке, — проговорил он. — Война, что тут скажешь.
— Герой! — сердился Тимофей Ильич. — Отчаюга! В герои вышел, а ума не набрался. Лев Ильич, ты на него не обижайся. Молодой и дурной, что с него взять. Выпьем еще по стаканчику.
— Какая может быть обида! Парень погорячился, а остынет, и совсем другой будет. Ну, для ясности, мне пора домой.
В саду, под грушей, с вечера была приготовлена постель. Ниловна взбила и без того мягкие пуховые подушки, откинула одеяло. Сергей сел на траву, снял гимнастерку, отстегнул погоны и отдал их матери.
— Спрячьте в сундук.
— Аль потребуются? — озабоченно спросила Ниловна.
— Пусть хранятся. На всякий случай.
Сергей лег и устало закрыл глаза. Ниловна сняла с головы платок, завернула в него погоны и тотчас приникла к сыну, гладила рукой его вихрастую голову, любовалась смуглым возмужалым лицом, жесткой, во весь лоб, стежкой бровей.
— Сережа, успокойся и усни, — шептала она и все смотрела на него и не могла насмотреться.
— Я скоро усну, только вы, мамо, посидите возле меня немножко.
Сергей не открывал глаз, но всем телом чувствовал близость матери, ее взгляд, теплоту ее рук, ее дыхание. А Ниловна готова была до утра просидеть у его изголовья. Все, что было в ней нежного и ласкового, все ее мечты и надежды обратились к сыну, и она не смела заговорить с ним, боясь нарушить его покой. Слышала, как Тимофей Ильич провожал Рубцова-Емницкого, как загудела машина и потом снова все стихло, как Тимофей Ильич крикнул: «Ниловна! Долго ты еще будешь возле него сидеть?» Ниловна не ответила, а Тимофей Ильич что-то бормотал, направляясь в хату.