— Почему не доходит? И я, батя, понимаю. Вам обидно, что дети ваши не живут в Грушовке. Вот вы и бурчите. А почему мы должны жить в Грушовке?
— Избаловалась молодежь, — заключил Трифон Савельевич. — Как было раньше? Ты этого, сыну, не знаешь. Раньше, Алексей, все переходило из рода в род. Ежели ты хлебороб, то и сам пауком вцепишься в землю и дети твои к ней присосутся — не оторвешь! Возьми, к примеру, род Завьяловых. Мой дед Аверьян пошел по отцовской дорожке и был хлебороб природный, мужик трудолюбивый. Его два сына и три дочки — тоже хлеборобы. От его сыновей и дочек родились дети — опять же осели на земле. И так шло из поколения в поколение. А как жизнь дошла до моего колена, так сразу и перевелись Завьяловы-хлеборобы. Ушли с земли и разбрелись по всему свету. Вот ты у меня шестой по счету и последний. И ты тоже крылышки навастриваешь и норовишь подняться повыше и улететь. Сознайся отцу, куда умчишься, Алексей?
— Еще не знаю. Это дело трудное.
Ленька вспомнил о лодке, запрятанной в пещере, об Олеге.
— Пора мне уходить, — сказал он, вставая. — А быки, батя, действительно замечательные! Я их уже не боюсь. — И подошел к станку. — Этого… как его звать?
— Малюта, — сказал отец. — Смелее, смелее! — Трифон Савельевич стоял в сторонке и улыбался.
— Эй, Малюта! Привет! Давай познакомимся! — Ленька смело взобрался на изгородь станка и почесал широкий бычий лоб. — Ох, Малюта! Какой же ты лобастый! Ну, чего сопишь, как зверюга! Я уже тебя не боюсь. И я знаю, ты людскую ласку любишь, сопун!
Глава VIII
Нежданная радость
К Олегу Ленька не пошел. Тянуло его к другу, но надо же быть гордым.
Дома Ленька пообедал и снова взялся за Лермонтова. День тянулся долго. Казалось, и конца ему не будет. Правда, пока Ленька был на ферме, солнце заметно опустилось к закату, переместилась и тень. Пришлось рядно передвинуть поближе к порогу. Но это и лучше. Если Олег будет проходить по улице, то Ленька его увидит и позовет.
Олег не появлялся. С огородов пришла Фекла Ивановна — Ленькина мать. Она сняла с головы серенькую косынку, надела фартук, растопила надворную печь и начала готовить ужин.
— Ты все ума набираешься? — спросила она, подойдя к Леньке. — Вылеживаешься с книжкой.
— Стихи, мамо, читаю.
— С рыбалки давно вернулся, беглец?
— Совсем даже не ездил.
— И Олег дома?
— Мне нет дела до Олега.
— Разбежались? — Фекла Ивановна укоризненно покачала головой. — Ох, Алексей, пора и тебе и твоему дружку браться за ум. Надо к труду приучаться, уже не маленькие. Или так и будешь все лето лежать под хатой да плавать по Егорлыку? Шел бы к отцу на ферму в помощники. Приучался бы к делу. Или ступай в трактористы.
— Я, мамо, учиться буду.
— Всем ученым не быть, кому-то и в колхозе надо работать. И землю пахать, и хлеб сеять, и за скотом смотреть.
— Это я слышал. У вас, мамо, как и у бати, отсталые настроения.
— Зато ты у нас передовой! Еще передовей, чем твои братья и сестры. Вот возьму пояс или кнут, так я покажу тебе отсталое настроение! Умник какой нашелся!
Фекла Ивановна пошла в хату, хотела там отыскать что-то похожее на кнут или на пояс. В это время отворилась калитка, и во двор вошел Трифон Савельевич. Он снял свой зазелененный травой фартук, и Фекла Ивановна, увидев мужа, оставила Леньку в покое. Она принесла тазик, налила в него воды. Трифон Савельевич стянул рубашку, намыливал загрубелые руки, плескал воду на седую, коротко стриженную голову. Вытираясь полотенцем, он рассказывал жене, как утром повстречался с Ярошенкой.
— Фекла, знаешь по какому делу заявился в Грушовку сухобуйволинский овцевод? — заговорил Трифон Савельевич, подсаживаясь к столу. — Мальчуганов вербует в сакманщики. Как ты думаешь, не послать ли нам туда своего Алексея? И Ярошенко у меня об этом спрашивал.
«Думаешь, думаешь»! — сердито передразнила Фекла Ивановна. — Что-то ты долго раздумываешь! Другой отец давно определил бы парнишку к делу. Лето наступило, чего Алексею бегать без дела? Или у нас в колхозе работы мало? Скоро начнется жнива. Или шел бы Алексей к нам капусту поливать, а то поехал бы к трактористам. Сын Деркачихи, Семен, — мальчик тех же лет, а уже за руль садится.
— Что же ты мне все это втолковываешь? Скажи Алексею.
— Людские дети труду приучаются, а наш баклуши бьет да раков ловит, — не унималась Фекла Ивановна. — Связался с Гребенковым. Ходят завсегда вместе, как два бычка в ярме. А Олег тот, это же все знают, — маменькин сынок и лентяй. Анастасия дрожит над своим сыночком, как квочка над цыпленком, Боится, чтобы он не перетрудился, и избаловала паренька. И наш к этому лодырничеству приучается. Пятеро бросили родительский дом, письма от них не дождешься, так и этот туда же уши навастривает. С утра и до ночи пропадает на лодке. Тебе, Трифон, ничего, ты возишься со своими бычками, а я мать, я — то все вижу. Лермонтова читает, сам стишки малюет. Ох, не туда идет наш сын, не туда!