Ленька поднял глаза и увидел высокого чабана в бурке и в горской, колом торчащей папахе. Он точно вырос из-под земли. Ленька заметил у него на поясе кинжал в потертых ножнах, полбутылки с рыжей жидкостью и сухой, бубликом закрученный бараний рог с деревянной затычкой.
Овцы паслись в сторонке. Навстречу людям во всю мочь летели волкодавы — три черных, а один белый. Олег и Ленька невольно прижались к Григорию. Собаки не добежали. Чабан поднял ярлыгу, и они остановились шагах в десяти. Черные легли на животы и не сводили глаз с чабана, а белый, ростом с телка, прохаживался, широко ступая толстыми узловатыми ногами.
— Ну, как, Снеговой, дела? — спросил Григорий. — Стрижку закончил?
— Вчера пошабашили, — баском ответил чабан. — Так что овцы чистенькие. Ходят налегке.
— Сколько взял вкруговую?
— По семь триста… А это что у тебя за молодцы?
— Это мой племяш. — Григорий привлек Олега, погладил непричесанную черную чуприну. — Настенькин сын. А этот — его друг. Решили ребята познать чабанское дело. Как, Илья Васильевич, может, возьмешь какого из них к себе в помощники? На выбор даю.
— Это можно, — ответил Снеговой. — Степь широкая, пусть погуляет.
Ленька не отходил от Григория. Его удивлял и пугал белый волкодав. Таких огромных собак Ленька еще не видел. Белый раскрыл пасть, зевнул, и Ленька невольно закрыл глаза. Это же не пасть, а пропасть. И тут мысли сами по себе обратились к Чернышу. Ленька думал о том, во сколько раз этот белый волкодав больше Черныша. «Лапой ударит и убьет». Он так задумался и засмотрелся на собак, что очнулся, когда Олег толкнул в бок и сказал:
— Ну, Лень, как? Отвечай?
— Ты о чем?
— Или спишь? Дядя Гриша спрашивает, кто из нас будет пасти овец с Ильей Васильевичем.
Ленька снова взглянул на белого волкодава и сказал:
— Лучше, Олег, ты.
…В клочья разрывая степной покой, мотоцикл снова мчался вперед. Земля просохла, даже кое-где под колесами серым дымком вспыхивала пыль. Резкие, как винтовочные выстрелы, выхлопы мотора пугали птиц. В двух шагах от них коричневый, величиной с гуся орел размахнул могучие, в серебре крылья и летел рядом с мотоциклом. Олег видел его крючковатый клюв и прижатые к хвосту желтые, будто сделанные из медной проволоки, когтистые лапы.
Ленька не смотрел на орла. Он прижался к спине своего друга и шептал ему над ухом:
— Олег, что же это получается? Я думал, мы будем вместе.
Олег повернул голову:
— Наконец дошло до тебя! Я тоже думал, а придется расстаться.
— Куда ж теперь меня?
— Найдется место. Дал бы согласие к Снеговому. По всему видно, чабан толковый.
— А волкодавы у него! Видал этого белого? Мне же надо и о Черныше подумать.
— Волкодавы тут всюду такие. Так что о Черныше теперь думать поздно. Говорил тебе…
— Эй, друзья! — сказал Григорий, сбавляя бег машины. — О чем вы там беседуете?
— Ленька о себе беспокоится, — сказал Олег. — Дядя Гриша, я буду работать у Снегового, а Леньку куда?
— Дадим любой сакман, — ответил Григорий. — У нас их много. Можно, к примеру, пойти к Андрею Чухнову. Парень серьезный, твоих, Леня, лет. Или иди к Нестерову. А можно и в отару Охрименки. Мы сейчас заедем к нему. Его стадо как раз на стрижке.
Дружки, подпрыгивая за спиной у дяди Гриши, молчали. Олег думал о том, что ему-то печалиться нечего, он уже определился и завтра отправится к Снеговому. Ленька же хотел знать, в каком сакмане самые смирные собаки, так как думал не только о себе, но и о Черныше, а спросить об этом у дяди Гриши стеснялся.
— А вот и овечья парикмахерская виднеется, — сказал Григорий. — Дело идет!
Высокие столбы подняли брезент, образовали крышу от дождя и солнца. Это был навес-времянка для стрижки овец. Под навесом протянулись, как прилавки в магазине, до лоска засаленные шерстью помосты. Видно, не одна овца полежала на этих досках.
Над помостами гроздьями повисли стригальные машинки. Электрические провода уходили под брезент и тянулись к мотору, стучавшему в сторонке, под фанерным козырьком. Рядом с навесом, в специальных закутах, жарились на солнце в своих тяжелых шубах молодые бараны в ожидании очереди.
Стригали (и мужчины и женщины — в брюках) клали на помост смирных баранов, которых Ленька и Олег видели в отаре чабана Охрименки. Гудел двигатель, ему подпевали своим стрекотанием ножницы. Олег и Ленька впервые видели, как эти ножницы влезали в шерсть и как с барана сползало толстое, как ватное одеяло, руно: сверху — грязно-серое, а снизу — белое-белое, даже чуточку розоватое, точно смазанное сливочным маслом.