Минут пять Илья Васильевич лежал молча. У его головы надсадно кричал кузнечик.
— Иной раз и молодость свою вспомнишь, — заговорил Илья Васильевич. — Вот таким, как ты, заявился в отару. Давно это было. Учиться не довелось: отец погиб в гражданскую войну, я остался с матерью. Пас овец и книжки читал, многое узнал из ветеринарии и зоотехники. Завидую тебе, Олег, что ты поедешь учиться, а потом ученым приедешь к отарам. Вот ты говорил насчет наших колодцев. Болячек у нас, Олег, много. С водой плохо. Даже труб достать не можем, чтобы провести воду на кошару. Вот и об этом думаешь. Я уже говорил твоему дяде, Григорию Афанасьевичу. Ездил он и в район, и в край, хлопотал, да все без толку. Кошары и тесные, и холодные, к зимнему окоту не приспособленные. Зимний приплод сильно выгодный. Ягненок появляется в январе, и, пока стоят холода, он подрастает в тепле, возле матери, сил набирается, а весной ему уже но страшны ни дожди, ни ветры… — Илья Васильевич тяжело вздохнул. — А то начнешь думать про свое чабанское житье. Трудновато оно, необжитое. Живем, как кочевники, месяцами ни кино не видим, ни радио не слышим. Без привычки такая житуха иссушит. Известно, старые чабаны не вечны, им смена нужна. Скоро пора и мне на покой. Евсей Егорович свое отходил, арбичует. Уходить надо, а кому доверишь отару? В чьи надежные руки передашь такое богатство?
— Таким, как я или как Ленька, — сказал Олег.
— Мало вас, таких. Да и вы с Ленькой чабанами не будете. Может, зоотехниками станете и овец разводить будете, а чтоб взялись за ярлыгу и всю жизнь проходили за отарой — не верю. Нынешняя молодежь рвется в город, в степи ей скучно. — Он усмехнулся, помолчал, точно что-то вспоминая. — Как-то пришли ко мне школьники — на экскурсию. Не сухобуйволинские, а из совхоза. Приехали на грузовике. У всех портфельчики, тетрадки, карандаши. Чуть что, записывают, как вот ты. Обо всем расспрашивали, интересовались. Ягнят ласкали. Обрадовался и я, думал, что вот и потянуло ребят к чабанскому ремеслу. Я им и говорю: «Ну, хлопчики, кто из вас самый смелый? Подходи ко мне, бери ярлыгу, да и в добрый час». Все смеются, зубы скалят. Вышел наперед такой белобрысенький парнишка, твоих годов, но уже с комсомольским отличием. И говорит: «Овцеводство, дедусь, — дело большой государственной важности…» Ишь, думаю, какие слова! А он продолжает: «…но чабанское занятие дюже тихое, безлюдное, а мы привыкли жить с людьми, чтобы и кино там и все другое. А в этой степи, говорит, умереть можно от скуки…» — «Положим, — отвечаю ему, — от этой болезни еще не умер ни один чабан. Но меня беспокоит другой вопрос: как же быть с овцой. Старые чабаны отойдут на покой, а нашим людям и в будущем потребуется красивая одежда. Ту одежду дают овцы, а ухаживать за ними некому… Вот какая загвоздка! Так что без чабанов и при коммунизме не обойтись. Вот какая это ценнейшая профессия…»
— А он что же? — поинтересовался Олег. — Молчит?
— Не-е, он не из молчаливых. «Надо, говорит, дедушка, чабанство механизировать».
— Да как же это сделать? — удивился Олег.
— Я тоже у него спросил об этом. А он отвечает: «Очень просто: приставить к отаре электрического чабана, вручить ему стальную ярлыгу, и пусть себе действует». Тут и я рассмеялся. И придумал же, стервец!
— Дядя Илья, а это все ж таки мысль интересная.
— И ты туда?
— Нет, я к тому говорю, что механизация…
— Чепуха! — перебил Илья Васильевич. — Пустая это фантазия. Ты, Олег, должон знать, что овца без человека пастись не может. Она голос твой понимает, ласку твою любит. Как же тут можно живого чабана заменить электричеством? Или возьми этого мериносового ягненка. Существо дюже нежное, хрупкое, истинно дите. Так за ним смотри и смотри. И пока ты его на ноги поставишь, горя наберешься немало. Окот у нас поздний, и хорошо, ежели весна теплая и без ветров. Старая овца в шубе все стерпит, а новорожденному в непогоду трудновато приходится. Без людского досмотра погибнет в два счета. Так и карауль его, так и приглядывай. Никакая техника за ним не усмотрит. Соленой травы поест, воды сдуру обопьется — желудком будет страдать так, что и не излечишь. На сырую землю ляжет — простудится, легочную болезнь подцепит. Вот и крутись чабан! В малом возрасте ягнята сильно обожают сон. Чуть что — ложатся и спят. Могут лечь в густой траве, матки уйдут, а чабан проглядит, не заметит — вот и есть волкам добыча. Почему мы разделяем отару на эти клочки? Из-за ягнят. Так их легче оберегать. Нынче в моей отаре много двойнят. С ними еще хлопотнее. Могут потеряться. Или так: один сосет мать, а другой никак не поспевает за своим братцем. Вот и надобно все это усмотреть. А ты тоже толкуешь мне про электрического чабана.