— У тебя тоже с ухом неблагополучно.
— Брось насмешки!
Андрейка отошел, остановился. Подошел и сказал:
— И еще тебе наказ — приглядывай за самыми малыми ягнятами. Их четверо. Двое недавно страдали желудками. Хвостики им надо подмывать. Сумеешь?
— Не беспокойся.
Андрейка вдруг вернулся, крепко пожал Олегу руку и быстро зашагал в степь.
Глава XXIX
О Марфутке
Виной всему была красная рубашка. Когда Ленька встретился с Андрейкой и подмял его под себя, она расползлась на спине. Тогда Марфутка сказала: «Ее можно зашить». Весь день Ленька ходил в одних трусиках, Перед вечером Марфутка принесла ужин, и в кошелке у нее лежала другая Ленькина рубашка, та, серенькая, с отложным воротником, которую он взял для смены.
Разорванную, похожую на флаг рубашку Марфутка свернула и тайком положила в кошелку. Хотела, чтобы Ленька не заметил. Но он такой глазастый, что от него ничего не укроешь; заметил и промолчал. А когда Марфутка собралась уходить, Ленька кивнул на кошелку:
— Зачем взяла?
— Будто и не знаешь? Хочу отремонтировать.
— Сумеешь?
— Еще как!
Марфутка когда-то умела мастерить куклам платьица, а вот иметь дело с рубашкой, да еще так сильно разорванной, ей не доводилось. Но разве она могла сознаться в этом Леньке? Если не сумеет, попросит мать, а знать об этом Ленька не будет.
Она сидела на возу, прижимала к груди пламенеющий сверток. Ей чудилось, что и дед Евсей, погонявший быков, и мать ее, и отец, и даже все жители Сухой Буйволы уже знают о том, что Марфутка везет домой Ленькину рубашку.
До сегодняшнего дня жизнь Марфутки была простая, для всех открытая; теперь же в эту жизнь вошла тайна; ее надо было хранить в сердце, скрывать от всех, даже от матери, — это и было для Марфутки самым страшным. А что, если и в самом деле она без матери не сумеет починить рубашку? Или мать увидит, как Марфутка будет заниматься шитвом, и спросит: «Чья это?» Что ей ответить? Врать — нехорошо, правду сказать — и боязно, и стыдно.
Смущало ее еще и то, что она, сидя на тряской арбе, мысленно была с Ленькой. То шли они, взявшись за руки, по степи, то сидели возле колодца и смотрели, как скворцы кормят своих птенцов. А то будто ставила перед Ленькой миску с борщом и говорила: «Ешь, это я для тебя принесла». — «Почему для меня?» — «А потому, что для тебя». А сердце то сжималось так, точно Марфутка стояла над обрывом, то загоралось радостью. Не могла понять она, как и когда случилось, что этот белобрысый грушовский паренек вошел в ее сердце, вытеснил все другие мысли из головы, С Ленькой ей было хорошо, весело, и она думала о том, что готова пойти с ним куда угодно. Если он скажет ей: пойдем пешком в Грушовку, — она не задумываясь согласится. Если скажет: будем вместе учиться в техникуме, — бросит все и уйдет… «Как же так уйти? А мама? Как же она без меня?»
— Молодчина этот грушовский! — Дед Евсей закрыл глаза и говорил вслух, ни к кому не обращаясь. — Приглянулся старому, ей-ей! С таким хлопцем можно жить в степи: не подведет, не обманет. Есть у парня честность, а это, девка, такая наука, что в жизни очень потребна. С ним дела вершить можно… Можно! Подошел, предстал, глаза горят, а сам всю правду выкладывает. Смелый, стервец! Не то что мой внук-шалопай.
— Для чего вы его так расхваливаете?
— Для себя. И для тебя. Чтоб и ты знала, какие есть на свете хорошие люди.
— Эх, дедушка, дедушка!..
Марфутка хотела сказать, что она-то лучше знает Леньку. Промолчала, и от мыслей этих вся загорелась.
Дед Евсей еще что-то говорил о Леньке. Марфутка прикрыла ладонями горящие щеки и до Сухой Буйволы не сказала ни слова.
Дома была молчалива, грустна. Дарья Ильинична посматривала на дочь и не могла понять, что с ней приключилось.
Обычно у матери глаза острые; они часто замечают то, чего другим не видно. Дарья Ильинична, встретив Марфутку, сразу увидела, что с дочерью что-то произошло, только что именно, долго не могла понять.
Помог простой случай. Улучив минутку, когда мать вышла из хаты, Марфутка с воровской торопливостью вынула из кошелки кумачовый сверток и сунула его под матрац своей кровати. Думала ночью, когда мать уснет, заняться починкой. Марфутке и в голову не могло прийти, что мать в щелку приоткрытой двери совсем случайно заметила, как над кошелкой мелькнуло что-то красное.
Она услала дочь в погреб за квасом, вынула из-под матраца рубашку, внимательно осмотрела ее и сокрушенно покачала головой. Потом свернула ее и снова сунула под матрац. «Парнишкина рубашка, — думала она. — Чья и где она ее взяла?»