— Заждался, небось? — спросил его участливо Стрешнев.
— Заждался, — признался Дежнёв.
— Видишь ли... Наша машина власти неповоротлива. Дело твоё на государственном уровне пришлось решать, моей власти на это не хватало. Сперва твою слёзную просьбу рассматривали приказные, рылись в бумагах, воеводских ведомостях, отписках. Проверяли, не прибавил ли ты годы неоплаченной службы.
— Зачем бы я стал прибавлять?
— Так уж положено у нас. Проверяй и перепроверяй каждую циферку. Дал я дальнейший ход твоему делу. Послал на рассмотрение боярской думы. Она и вынесла окончательное решение. Можно сказать, удалось разгрызть крепкий орешек.
— Что же решила дума?
— А вот что, — ответил Стрешнев и протянул Дежнёву лист плотной шершавой бумаги. — Читай и возрадуйся.
— Да не прочитаю я. Зрением что-то слаб стал.
— Так слушай. Я тебе прочитаю.
И Стрешнев прочитал такое вот решение боярской думы: «За ту ево, Сенькину, многую службу и за терпение пожаловал великий государь самодержец, велел ему на те пришлые годы выдать из Сибирского приказу треть деньгами, а за две доли сукнами».
— Итак, Семён Иванович, причитается тебе получить тридцать восемь рублей, шестьдесят семь с половиной копеек деньгами и ещё девяносто семь аршин сукна цвета частью тёмного вишнёвого, частью цвета зелёного. Сукно мы оценивали по двадцать копеек за аршин.
— Что я буду делать с сукном? — воскликнул Дежнёв. — Почему не могу весь долг в рублях получить?
— Любопытный же ты, однако, Дежнёв, — ответил ему с насмешливой иронией Стрешнев. — Хочешь, чтобы я тебе наши приказные секреты раскрыл?
— При чём тут секреты, Родион Матвеевич? Я ведь своё кровное жалованье прошу.
— И получишь его сполна. Знаю, что долги нужно возвращать. Но вот, видишь ли... что получается. В наших амбарах много залежалого сукна скопилось. Сукнецо ещё доброе. На пошив нарядной одежонки в самый раз сгодится. У нас своя забота — как с этим сукном поступить. Ты, мужик, я вижу, дельный, толковый. С купцами сговоришься, продашь им сукно, коли тебе оно не надобно.
— И на этом спасибо, — сдержанно ответил Дежнёв и подумал, что эта злополучная история с сукном напоминает якутскую историю с солью. Там на Лене воевода Голенищев-Кутузов расплачивался с ним солью, совсем ему не нужной.
Чтобы отвести душу и пожаловаться доброму человеку, который может посочувствовать, Семён Иванович решился отправиться к Василию Усову. Хотелось провести у купца вечер. Усов, как всегда, встретил Семёна Ивановича радушно, выслушал его жалобу на Стрешнева.
— Зря обижаешься на Родиона Матвеевича, — сказал Усов, когда Дежнёв умолк. — Он ещё не самый скверный мужик среди чиновных. Усерден и обязателен. Разве ты вышел от него с пустыми руками?
— Но что я буду делать с этим проклятым сукном? Ведь девяносто семь аршин. Этого сукна хватит, чтобы одеть весь Анадырский острог.
— Не знаешь, что с сукном поделать?
— Ей-богу, не знаю.
— Скажу тебе, что делать. Неси-ка все тюки ко мне. Покупаю.
— Без шутки?
— Зачем мне шутить? Хорошее сукно — товар ходовой. А тебе деньги нужны.
— Вот удружил, батюшка. Низко тебе кланяюсь.
— Полно, полно. Это за то, что с моим человеком Федотом Алексеевичем дружил, верой и правдой служил ему, а значит, и мне служил.
Рассчитался Василий Усов с Дежнёвым по-божески, не обсчитал, ещё послал за сукном свою повозку. Из всей партии сукна оставил Семён Иванович только десять аршин.
— Племянничку хочу сделать подарок, — сказал Дежнёв Усову. — Какая оказия получилась... Когда я покидал Пинегу, племянника Ивашки на свете ещё не было. Когда в Великом Устюге остановку делали, подходит ко мне парень, худой, обносившийся. Нет ли, говорит, у тебя, добрый человек, какой работёнки. Я бы, говорит, простым грузчиком или гребцом готов служить тебе. Работы для парня не нашлось. Разговорились. Кто такой? — спрашиваю. Дежнёв, — отвечает, — пинежанин. — Так я тоже Дежнёв, с Пинеги, — отвечаю парню.
— Вот ведь какая неожиданная встреча.
— Совершенно случайная. Расспрашиваю о родных. Иван, внук тятиного брата, всё рассказал. Родители-то померли ещё совсем недавно. Мы, северные, народ долголетний. Спрашивал про дролечку. Промеж нас любовь была. Да злые люди нас разлучили, заставили выйти за нелюбимого, да богатого. Дролечка твоя, говорит, из дома свёкра сбежала в монастырь. Хотел свёкор силком её взять из монастыря, да духовенство вмешалось. Умерла она инокиней.