Просьбу Дежнёва Ерастов всё же выполнил и приписку к челобитной сделал.
Ответ на челобитную на этот раз Дежнёв дождался быстро. Его пригласили к начальнику приказа.
— Порадую тебя напоследок, Семён Иванович, — сказал ему Стрешнев. — Заслуги твои учли и просьбу твою не то чтобы выполнили, а приняли во внимание. Ты просил дать тебе чин сотника. Так ведь?
— Точно так.
— Видишь ли, какое дело. Чиновные люди из Сибирского приказа рассмотрели твою челобитную, изучили «именные книги» Якутского воеводства. На всё воеводство положено три сотника. И все эти три сотника там уже служат. Не убеждён, что все они достойные фигуры и на своём месте. Вот, например, на должности сотника записан Амос Михайлов. Что он делает в этой должности, не пойму. Ехал, ехал до Анадыри, чтоб тебя сменить, не доехал. Или не захотел доехать?
— Выходит, Родион Матвеевич, не судьба мне в сотники выйти?
— Обожди. Выслушай меня до конца. Стали мы думать, как твоё усердие отметить. Зарекомендовал ты себя, казак, хорошо. Ещё раз посмотрели «именные книги» и отыскали в них то, что тебе надобно. Нашёлся свободным оклад атамана. Да будет тебе известно, атаман по своему рангу не ниже сотника. Возрадуйся, атаман Дежнёв.
Семён Иванович совсем растерялся и не смог произнести ни одного слова, только прослезился на радостях.
— Вот и слезу пустил, словно красна девка. А ещё боевой казак, — пошутил Стрешнев. — Поздравляю тебя с чином атамана. И дозволь обнять тебя, атаман...
Родион Матвеевич вышел из-за стола и по-простецки обнял оробевшего Дежнёва. На радостях Семён Иванович принял спокойно отказ в его второй просьбе покупать хлебные запасы.
— Твоё дело нести казачью службу и не вторгаться в дела купцов и промышленников, — так объяснил свой отказ Стрешнев.
Он не сказал, что приказ покровительствовал торговым людям, связанным с богатым московским купечеством. И негоже было бы потворствовать казакам, которые стремились стать соперниками купцов и промышленников. Правда, всякое правило могло иметь исключения. Казак Стадухин, например, широко занимался предпринимательством, торговал, ссужал деньги под высокие проценты. Но происходил Михайло из богатой семьи, принадлежал к казачьей верхушке и имел очень сильную руку в правительственных верхах среди богатого московского купечества. Такой сильной руки у Семёна Ивановича не было.
Итак, согласно царскому решению, Дежнёв был произведён в казачьи атаманы. Ему установили годовой оклад в девять рублей, семь четвертей ржи, четыре четверти овса и два с половиной пуда соли. Якутскому воеводе Сибирским приказом была направлена царская грамота о назначении Семёна Ивановича атаманом.
В это же время, незадолго до отъезда из Москвы, Дежнёв подал ещё одну челобитную. В ней он просил отправить вместе с ним в Сибирь для государевой службы племянника Ивана Иванова с женой Татьянкой. Оба проживают, указывалось в челобитной, в Великом Устюге, «ни в тягле, ни в посаде». Это выражение означало, что он свободный человек, не закрепощённый, не кабальный. Свободного, не являющегося собственностью помещика, власти могли отпустить в Сибирь беспрепятственно. Сибирский приказ выдал без затруднений «проезжую грамоту» на имя Семёна Дежнёва с семьёй племянника.
Настало время отъезжать из Москвы. Дежнёв намеревался продлить свою сибирскую службу и делился своими планами с Ерастовым:
— Есть ещё силёнка, Иване, послужим.
— Вижу, Семейка, атаманский чин прибавил тебе бодрости.
— Определённо прибавил. Буду ходить в дальние походы, зимовать в малом зимовье или острожке, терпеть нужду и голод, коли придётся. Промышлять соболя и моржа.
— Не пора ли посчитаться с возрастом, Семейка? Занял бы подобающую должность при воеводе.
— Я ведь непоседа. Спокойная жизнь не по мне. Да и с воеводой не уживусь.
— Значит, снова скитания? Под туземные стрелы хочешь?
— С туземцами уживусь. Если к ним с добрым словом, с увещеваниями, а не со злобой и «огненным боем». Только так склонишь их к миру и государевой службе.
— Подумай, однако, Семейка. Ты ведь теперь атаман. По чину и служба тебя ожидает.
— Какая бы ни была служба... К самой суровой службе привык. Готов снова отправиться на дальние реки, хоть на Колыму, хоть на Анадырь. Где ещё такая природа, такие богатства, такое раздолье!
Перед отъездом получил Семён Иванович в Сибирском приказе проезжую грамоту, в которой была сделана такая запись:
«Да ему ж, Сеньке, по нашему велению государя указу велено взять на Устюге Великом племянника Ивашку Иванова з женою с Татьянкою Григорьевой дочерью, будут они вольные, а не тяглые и не беглые, и не кабальные, и не крепостные и никому до них дела никакого нет».