Преисполненный благодарностью к наставнику он старался в любом деле проявить себя с лучшей стороны. Шейрон не только заботился об оружии рыцаря, но и ухаживал за его конями, помогал облачиться в доспехи, сопровождал на турнирах и парадах, в общем, занимался уймой полезных дел, значительно облегчающих жизнь Бринота.
Всё это время Геррерт ощущал спокойную уверенность человека знающего, что всё идёт именно так, как он и задумал. Жизнь неслась вперёд со стремительностью нападающей акулы, и Шейрон чувствовал это в каждом прожитом миге. Жалеть было не о чём: по отцу он не скучал, а лицо матери давно уже стёрлось из памяти.
Минуло четыре года. И наконец настал первый день месяца Славы.
Церемония проходила в просторном зале архэтского замка. Нещадно жарило полуденное солнце, вчерашние оруженосцы задыхались в тесных парадных одеждах, но терпели, поступившись удобством ради значимости. Среди них находился и Геррерт, сменивший каэсше* на подобающий случаю наряд, окрашенный в морские цвета Санреса. Он не чувствовал ни страха, ни волнения, не обращал внимания и на жестокую жару. Все мысли и чувства юноши сходились к единой цели, от осуществления которой его отделяли лишь тяжёлые двери из морёного дуба.
Наконец герольд объявил имяГеррерта, и он первый раз вздрогнул, будто его окатили водой. В это мгновение Шейрону захотелось просто исчезнуть, оказаться подальше от роскошного зала и гремящих литавр, но, заставив себя перебороть слабость, он сделал шаг. Сопровождаемый фаиромБертилом, Геррерт прошёл в тронный зал и предстал перед ОдэономТеогерном, властителем южных земель.
— На колени! — звучным басом приказал архэт, синие глаза его глядели сурово, а обрамляющая жёсткое лицо борода придавала Одэону сходства с великими государями первого столетия.
На полу у подножья трона пламенело выложенное алой мозаикой солнце. Посередь него и остановился Шейрон. Он послушно опустился на колени, не отводя взгляда и не роняя головы. Теперь настал черёд произносить клятву.
— Deira! — выкрикнул Теогерн, требуя от коленопреклонённого назваться.
— Я Шейрон из рода Геррерт, сын Комэана и Алаит, клянусь в своей верности империи и императору. Клянусь своей честью и своей жизнью защищать её и служить ей. Да будет меч мой вечно остёр, помыслы чисты и сердце свято! — после этого он ещё дважды повторил слова клятвы, один раз лично для архэта, а второй на Языке Богов для Светоносного.
— ФаирБринот, ваш меч, — отчеканил Одэон, а рыцарь, молча поклонившись, снял украшенный лиственным орнаментом пояс с ножнами и протянул архэту. — Благодарю. Восстаньте же!.. фаирШейрон!
Когда Геррерт поднялся на нетвёрдых ногах, архэт закрепил на нём перевязь наставника и благословил на верную службу. Он долго ещё что-то говорил, но юноша уже не слышал, сердце его гулко билось внутри, и каждый удар сопровождала мысль: «Я рыцарь! Я рыцарь!».
Что ж, мечта исполнилась и предстояло жить дальше. Вот только как?
***
Как жестоки бывают порой насмешки судьбы, когда желанное счастье для одного становится бичом и ярмом для другого. Так пылкий Шейрон вырвался из-под отцовской опеки, не пожалев о том ни на мгновение. С упоением готовился он постичь те возможности, что открывались перед новоиспечённым фаиром. А в это самое время на противоположном конце империи другому юному рыцарю безумно не хватало родительского одобрения. Ведь два года назад Амони де Пьюс потерял отца. АрхэтаЛоэмара сгубила не коварная болезнь или козни врагов, а страстное увлечение YuseenEsedo — Наукой Преображения. В родовом замке он обустроил лабораторию, где постигал тайны изменения веществ. И один из опытов стал для архэта последним.
Амони не знал, что случилось в тот роковой день. По замку ходили слухи, что Лоэмар отравился ртутью, но жрецы-лекари не пустили мальчика в отцовскую спальню. Впервые за двенадцать лет жизни де Пьюспо-настоящему почувствовал одиночество и страх. В Лоэмареон всегда видел пример для подражания, мечтал заслужить уважение отца. Теперь же всё теряло смысл. Так думал он тогда.
Позже Амони узнал, что умирая, архэт нашёл силы для последнего завета. Его воля посеяла среди вассалов изумление и гнев: Лоэмар объявил регентом сына не кого-то из амонийских энхэтов, а норинского чародея Этельдора, своего друга и наставника. Это решение тяжёлым сапогом попрало честь северной знати, не желавшей присягать чужеземцу. Особо свирепствовали представители древних родов Фисс и Динайрэ, которые в итоге добились приёма у императора. Но ТордэанIV быстро остудил пыл высокородных, напомнив им о святости последней воли.
Тем временем норинец показал себя отличным управленцем, умеющим совмещать решительность и мягкость. Этельдор с самого начала заявлял, что лишь выполняет завет покойного покровителя, и единственная его святая обязанность — воспитать из юного Амони правителя, достойного отцовской памяти. Благодаря этому он не только удержался у трона, но и сумел оборотить часть недоброжелателей в союзников.
Наследник доверял чародею безоговорочно, но всё же порой, не стесняясь, высказывал своё мнение, и даже спорил с наставником. Этельдор учил его учтивому поведению, ораторскому искусству, а также точным и естественным наукам, но вот заниматься эсэдострого запретил.
Когда же мальчику исполнилось четырнадцать, по родовой традиции его посвятили в рыцари. И хотя Амони только предстояло овладеть навыками воина и полководца, за ним уже закрепилось право взять себе братьев меча — пожизненных оруженосцев. После недолгих раздумий выбор будущего архэта пал на ГельриАрнитена и Элизия Дорэана, товарищей по детским играм. По настоянию Этельдора обучением всех троих занялся фаирДоарТоннат — один из самых знаменитых рыцарей прежних лет.
ФаирДоар каждый день устраивал ученикам изнурительные испытания, в которых личного участия не принимал, а лишь ворчал, советовал и вспоминал былые времена. Но несмотря на строгость и брюзгливость, он умел различать сильные стороны подопечных, давая им возможность развиться.
Амониоказался хорошим наездником и мечником, чуть хуже обстояло дело со стрельбой из лука.
Невысокий Элизий, обладатель вьющихся рыжих волос, не зря носил лисицу на гербе, он показал себя как быстрый и изворотливый боец, для которого одинаково подходили и меч, и копьё.
А вот хмурый Гельри долгое время оставался для наставника загадкой. Меч тот держал как дубину, стреляя из лука, не мог поразить цель и с двадцати шагов, а копьё постоянно ронял. В этом нескладном подростке удивительным образом совмещались телесная мощь и душевная робость. Однако старый Доар поклялся воспитать из наследника и его братьев меча настоящих воинов, а он был не из тех, кто отказывается от данного слова.
В итоге Тоннат всё-таки смог разгадать загадку, имя которой орхэтАрнитен. Однажды он выдал ученикам вместо привычных круглых щитов тяжёлые ростовые, приказав биться друг против друга, выбирая оружие на своё усмотрение. И вскоре побитые Амони и Элизий лежали на земле, а над ними величественной скалой возвышался увалень Гельри. Выбранный им меч так и остался в ножнах, Арнитен просто сокрушил боевых товарищей ударами щита. Надёжная защита пробудила в нём неслыханную прежде уверенность. Теперь фаирДоар мог не волноваться за будущее ученика.
«Поразительно! Как я не понял этого раньше?!»— мысленно сокрушался наставник, одновременно ликуя, что в очередной раз смог найти для подопечного ключик к успеху.
В тот день выпал первый снег, на имперском севере это происходило на пару месяцев раньше, нежели в иных земляхДжаареса. Погода стояла хоть и солнечная, но морозная.
Высокородные ученики фаира Доара, облачённые в одинаковые бурые каэсше, упражнялись в закрытом дворике, отделённом от замка невысокой стеной. Старый рыцарь сидел на скамье, привалившись к стволу изящной берёзки, и наблюдал как увлечённо обмениваются ударами затупленных мечей Элизий и Амони. Гельри же стоял неподалёку, следя за поединком с мечтательно-отрешённым выражением на лице.