«Мне жаль, что вам пришлось пройти через это, фаир, однако я не мог действовать иначе. То, что постигло вас — не ваша вина. Поверьте, я знаю о чём говорю: я был уже в вашем разуме, видел всё, что произошло тогда. Вы честно исполняли свой долг, вам нечего стыдиться»
«Я… — мучительно начала зарождаться ответная мысль в голове прекратившего кричать Меалона, — …упустил её… лестница… недостоин!»
«Ваш Бог милостив, фаир. Он даст вам возможность сразиться за него вновь. Вы ведь хотите этого?»
«Да!» — Заветный образ снова возник перед его глазами. О, если бы он только мог, то сейчас же и бросил себя в битву!
«Вы сделаете это. А сейчас: Lepa!*» — Чародейский приказ не из тех, которые можно оспорить: сознание рыцаря затянула блаженная пелена забытья. Послушники подхватили осевшее тело, и потащили обратно.
*Усни! (ST)
Норинец вернулся в мучильню. Бэрраар обратился к нему, неодобрительно пронзая взглядом серо-голубых глаз:
— Ну что? Вы закончили с этим трусом, вэттир Циро?
— Я уже говорил вам: фаир Меалон — не трус. Впрочем, да. Он скоро вернётся в ряды живых, но будет вновь искать смерти.
— Пусть! Большего он не заслуживает. Мы можем начать уже? — он нетерпеливо махнул рукой в сторону пленника.
— Конечно! Только, — чародей лукаво подмигнул, — как вы собираетесь выбивать из него правду?
— А проще некуда! Просветитель, — жрец-воин обратился к палачу, — покажи вэттиру свои зелья.
Старик с короткой опрятной бородой вытащил из поясной сумы узкогорлую склянку с прозрачной жидкостью:
— Вытяжка из корня саалма и листьев бароиса, — с гордостью объявил он, — соврать этот злодей не сможет.
— Он может и вовсе не заговорить. Как вы могли убедиться, — Циро кивнул на окровавленные пыточные приспособления, кучей сваленные в углу, — боли он не боится. С чего вы решили, вэнир, что это поможет?
— Что вы предлагаете? — недружелюбно спросил герой Мирьехской битвы: этот молодой норинец нравился ему куда меньше обходительного старика Этельдора.
— Я сам поработаю с ним. Чарами.
— Исключено! Вы разве не видели Шестицвет? — блюститель указал на кристалл в руке палача, удивительным образом переливающийся одновременно синим, зелёным, белым, серым, пурпурным и красным цветом. Эти камни, подавляющие любые проявления Ivey, искусственным путём создавались с помощью эсэдо.
— Мэасдэ, боюсь, придётся убрать отсюда, — спокойно обронил Циро, использовав принятое в Норине название. — И не спешите вспыхивать яростью, я сам позабочусь о безопасности.
— Только из уважения к джайхэту Вейну, — после долгого тяжёлого молчания произнёс Бэрраар, — если вы не справитесь, я вас более не подпущу к нему.
Блюститель приказал палачу выйти в коридор, сам же, обнажив меч, встал позади пленника. Чародей смотрел на эту предосторожность с усмешкой.
Жрец Раукар всё это время сидел неподвижно, будто спал с открытыми глазами. Его, казалось, не тревожили ни верёвки, больно стискивающие руки, ни следы от пыточных приспособлений, ни обнажённый клинок, упёршийся в спину.
— Imfero! — чародей взмахнул кистью перед лицом альхарца, одновременно другой рукой вытаскивая кляп. С кончиков пальцев сорвались пурпурные ленты, на несколько мгновений опутавшие заключённого. — Сегодня он не сможет использовать Ivey, даже если мы развяжем ему руки.
Бэрраар покачал головой, на его перечёркнутом шрамом лице отразилась смесь восхищения с отвращением. Альхарец плюнул кровью на полу нойэша, обнажив в улыбке изломанные старичком-просветителем зубы.
— Он знает, что я собираюсь проникнуть в его разум, и не боится этого, — не обращая внимания на пятно, продолжил Циро, — надеется на своего Бога, и ту защиту, что Раукар возвёл в его голове. Скажу честно, нам повезло, что мы взяли не главаря, в противном случае, боюсь, даже у меня ничего бы не вышло. Этот же не отмечен особой милостью, даром, что первым вступил на земли империи.
— Может, пора уже? — рука Бэрраара начала дрожать под тяжестью меча.
— Пора. — Циро опустился, чтобы быть вровень с пленным, заглянул в чёрные ненавидящие глаза своими изумрудными. Несколько мгновений казалось, что время застыло, но потом альхарец дёрнулся в путах, едва не насадившись на меч блюстителя. Дёрнулся снова, бессвязно закричал брызжа кровью, и осел, уронив голову на грудь.
— Он готов, — чародей распрямился, — задавайте ему любые вопросы.
Бэрраар недоверчиво нахмурился, но всё же решил проверить:
— Как твоё имя?
— Расул кан Рашид рун-Уллмани, — невнятно из-за выбитых зубов, но всё же различимо проговорил жрец, не поднимая головы.
— Кому ты служишь? — продолжил жрец-воин, в первый раз взглянув на Циро с одобрением.
— Раукар Освободителю, — при упоминании этого имени блюстителя передёрнуло.
— Вэнир, — вмешался в ход допроса Циро, — должен предупредить: он очень плох. Битва, плен, да и ваши неумелые пытки. Тёмные чары, увы, не лечат, а светлые ему не помогут. Каждый ответ будет отнимать у него ещё толику жизни. Продолжайте, но будьте осторожны: альхарец может не дожить.
— А доказательства? — насторожился Бэрраар. — Если меня обвинят в смерти пленного?
Керан щёлкнул себя по чёрному браслету:
— Это ильтимит, он сохранит воспоминания сегодняшнего дня.
— Тёмные чары… — с отвращением пробормотал блюститель, но словам норинца всё же поверил. Допрос продолжился: — Сколько вас было? Кто-нибудь остался ещё?
— Восемнадцать. Не знаю. Девять отправились в Мирьех. Восемь погибли у Костра.
— Как вы зажгли Костёр?
— Жертва: две грешных и одна чистая душа.
— Есть ещё Костры? — сердце Бэрраара забилось чаще, он чувствовал, что подбирается к главному.
— Да.
— Где?! — блюститель едва удержался от того, чтобы огреть себя по лбу за неправильно заданный вопрос.
— В Мершвельде, — совсем тихо проговорил жрец, и долго молчал перед тем, как продолжить. — В Гирьяне, Зейде… Джараламе… Фэре и… Доррэхе.
Эти слова тяжёлым молотом обрушились на голову жреца-воина. Пять! Пять проклятых Костров! Пять городов! Целая страна! Это ведь многие тысячи Seliri и сотни жрецов! Всего девять этих ублюдков едва не превратили Мирьех в руины! Что теперь делать империи?!
— Чего вы хотите?! — потеряв самообладание, Бэрраар яростно тряс альхарца за плечи. — Чего?!
— Свободы… — едва слышно прошелестел он, и замолчал. Навсегда. На чёрную бороду из безвольно раскрытого рта скатилась кровавая ниточка слюны.
Блюститель Небесной Справедливости ещё долго просидел возле мертвеца, с горечью понимая, как много он упустил. Циро стоял рядом, не мешая Бэрраару обдумать услышанное. Откровения альхарца внушали страх, но одновременно рождали в сердце трепет от осознания причастности тем великим вызовам, что ныне стояли перед империей.
— Теперь нам известно, где укрылся враг. Значит, государь не ошибся, призывая к Священному Походу, — наконец проговорил он, поднимаясь. — Мой меч готов. Теперь мне остаётся только одно — ждать приказа.
***
Император задумчиво оглаживал бородку. Он выслушал обоих. И чародея, предупреждавшего об опасностях, призывающего действовать осторожно. И верховного жреца, вещавшего о явлении Бога, о необходимости выступать без промедления. Теперь же они стояли перед государем, и ждали его решения. Оба могущественные колдуны, добившееся всего собственными силами, а не получившие власть по наследству, повелители тысяч сердец, способные уничтожить императора щелчком пальцев, но вынужденные ждать его слова.
— Не мне оспаривать волю Каинен. Идём на Мершвельд, — наконец решил Тордэан, и произнёс слова, навеки вошедшие в летописи, как девиз величайшего в истории Джаареса Священного Похода:
— Elge ette gianey Tere!*
*Ибо этого хочет Бог! (ST)