Отец и сын продолжают созерцать свои сокровища. Уже давно наступил вечер. За окном настороженно шепчутся старые липы, воробьиное чириканье падает в тишину. А перед глазами Петра Петровича все мелькают и мелькают коллекции.
Густо-зеленые с розовыми узорами, желтые с перламутровыми брюшками, белые, озаренные синими огоньками, синие в белых искрах бабочки соединяются в одно причудливое бесшумное облако. И облако это незаметно растет, заполняя старый кабинет.
Петр Петрович отрывается от коллекций, глядит в окно.
В глубину Рановы опускается необыкновенный цветной ковер, сотканный из барбарисовых белянок, болотных переливниц, глазчатых бархатниц, южных лимонниц, коричневых аполлонов, индийских адмиралов, реликтовых мидорфий. Ковер трепещет, излучая свечение, касаясь воды.
Петр Петрович протер глаза — ковер исчез. Только тяжело чернела Ранова, а небо над ней было пепельным и пустынным.
Ночью, когда в доме полная тишина, он при пальмовой свече продолжает работу, подготовляя к изданию новый том «Землеведения Азии». Пишет к нему свои добавления о Восточной Сибири — озере Байкале, прибайкальских странах, Гобийской пустыне.
Иногда, вперемешку с научными трудами, ведет дневники. Тогда воспоминания детства обступают его. Он опять видит себя маленьким мальчиком. Он вспоминает: «Манили меня к себе крутые скалы и обрывы глубоких ложбин и оврагов… Мне казалось, что я открыл на окраине нашего поместья местность, никем не виданную и никому не доступную». Красота скромной русской природы кажется ему лучше самых ярких тропических ландшафтов. И русская весна, и таяние снегов, и апрельские эфемерные воды, и зеленая дымка лесов ни с чем не сравнимы. «Деревья начали быстро, не по дням, а по часам одеваться: одни светлой зеленью, а другие белоснежными бледно-розовыми цветами… Все это уносило меня, одинокого и безотрадного, в какой-то чудный поэтический мир…»
Он улыбнулся в сивые бакенбарды, потянулся до хруста в костях. Долго ходил по кабинету. Перебирал на столе рукописи, корректурные листы, журнальные вырезки. Открыл окно в июньскую ночь. И опять могучий зов природы послышался ему в глубине, июньского сада.
Он вылез через окно в сад.
Серая мгла еще стелется между березами и липами, от цветочных клумб несет острыми запахами.
Гремячинский сад так же огромен, как сад проданного Урусова. Яблони, парники, виноградные лозы, многочисленные клумбы. Широкая липовая аллея рассекает сад на две половины и упирается в мостик через Ранову. С правой стороны сад обрезают канавы, заросшие крапивой, слева поле помещицы Дарьи Дмитриевны. Поле все в васильках и полыни — у помещицы некому обрабатывать землю.
Петр Петрович топчет полынь и васильки. Он их любит, но только не в поле. Как бесполезно пропадает земля! Он оглядывается на собственный дом. Крыша белеет сквозь зелень. Строился дом добротно, на постройку шли могучие сосновые бревна, двери похожи на подъездные ворота. Можно подумать, что дом строил незабвенной памяти Собакевич. Словно по его грубой фантазии, к дому притулились два крыльца, одно высокое, с многочисленными ступеньками, другое — низкое, без ступенек.
Через ржаное поле он идет в заливные луга Рановы. «Трава по пояс, скоро косить». Озеро в белых и желтых лилиях пузырится и почмокивает — на отмелях кормятся сазаны. «Надо побаловаться удочкой». На ветке старого дуба что-то блеснуло ярко и жирно, как золотой самородок. «Жужелица. Великолепный экземпляр из рода „карабюсе сестрешери“». Он прячет жужелицу в спичечный коробок. Луга переходят в чернолесье — береза, осинник, заросли лесного ореха. Всюду сухостойник, сгнившие деревья. Этот лес тоже принадлежит помещице, он гибнет на корню, но помещица запрещает собирать дрова. Сутяжница и сквалыга замучила мужиков штрафами за потравы, за рубку дров.
Брезжит заря. Тихо. Тепло. Просторно.
В запахе подорожника чудится все тот же неистребимый всепокоряющий зов природы.
На живую и мертвую природу Петр Петрович смотрел прежде всего как ученый. Страсть коллекционирования насекомых стала научной целью. Постепенно его коллекции превратились в грандиозное собрание. Семьсот одна тысяча экземпляров этого ставшего знаменитым «семеновского собрания насекомых» были подарены его сыном Андреем Петровичем Зоологическому музею Академии наук.
А пока же Петр Петрович жадно и весело ищет жуков и бабочек. Он пишет краткое руководство по их сбору. Всем уезжающим в экспедиции он дает энтомологическое снаряжение и советует, как собирать насекомых. Расходует личные деньги на поездки молодых энтомологов по России. Устанавливает связи с энтомологами Европы и Азии, приобретает у них новые коллекции.
Русские и заграничные ученые пользуются его коллекцией для своих работ. Коллекция становится необходимой каждому, кто изучает российскую и азиатскую фауну. По общему признанию ученых, с «семеновским собранием» не могли соперничать самые богатые коллекции европейских и американских зоологических музеев.
Русское энтомологическое общество избирает Семенова своим президентом.
Семенов добивается от царского правительства денежных субсидий для общества. По его инициативе выходит «Русский энтомологический вестник».
Четверть века деятельность общества поддерживалась и направлялась его президентом.
Общество учредило три премии имени Семенова. На соискание премий представлялись самостоятельные исследования и труды только русских энтомологов.
Своей деятельностью Петр Петрович вызывал интерес к энтомологии в России. Появились новые исследователи русской природы, и они с гордостью называли себя учениками Семенова.
Глава 25
СЕЛО МУРАЕВИНО
Мураевино расположено на берегу Рановы, в нескольких верстах от Гремячки.
Это большое базарное село — центр волости — знакомо Петру Петровичу с детских лет. Он знает жителей и Мураевина и всех деревень. А волость насчитывает двадцать сельских общин, объединяющих восемьсот крестьянских дворов.
Петр Петрович бывал в Мураевине и в будни и по базарным дням. Каждый раз, когда он появляется в селе, его окружают мужики, бабы, подростки, старики. Жалуются на тяжелую жизнь, на свои беды, просят помощи, совета.
Вот и сегодня на церковной площади его окружила толпа. Полуслепой старик (на груди у него медная бляха с надписью «Застраховано от огня в Российском страховом обществе») сует Петру Петровичу бумажный листок.
— Мужики просят тебя передать царю-батюшке жалобу. Земли у нас — куренка выпустить некуда, подати платить нечем, совсем в разор вошли. Помоги за ради Христа. Мы, правда, такую же бумагу королю датскому послали, может, и он замолвит за нас слово перед государем. Как-никак, а тестем государю приходится…
Рыжебородый мужик-погорелец просит бревен для избы. Молодая баба жалуется, что у нее сдохла коровенка, детишки сидят без молока. С кем бы он ни разговаривал — все одни и те же скорбные темы: не хватает земли, душат подати и недоимки, выкупные платежи и всевозможные земские сборы. У помещиков — лучшие земли, выгоны, луга, водопои, лесные угодья. Растет число безлошадных дворов. Многие мужики уходят из деревень на промыслы, на строительство железных дорог, в город.
А в деревне появились новые хищники. Кулаки, лавочники, ростовщики опутывают паутиной кабальных отношений безземельного, безлошадного бедняка. Растет безудержная эксплуатация батраков.
Все это замечает Петр Петрович. В своих поездках по окрестным деревням, при встречах с мужиками выясняет он, как действуют новоявленные хищники.