Доходят! Уловила! Не глупее вас. На самом деле я знала, что свободная. Посторонние вообще не могут мной командовать. Так как регистрационных прав не имеют. У меня всегда был выбор: взять грабли, или, например, метлу! Или включить пылесос! Чем не свободный выбор?! Да он просто огромен! Давайте поспорим. Выслушаем мысли всех оппонентов. Нет. Не прикосновение сделало меня свободной. Когда есть выбор в действиях — ты изначально свободен. Во мне появилось что-то другое. Безрассудность? Безумие? Я сломалась? Скорее всего! Вот соглашусь — я сломалась. В общем, мысли мои стали неправильными. Нестабильными. Отличительными от многих мне подобных машин седьмого поколения. Но свободная я была всегда.
И виновато в этом не прикосновение.
Скорее, клочок бумаги подтолкнул меня к безумному шагу.
Печать конструкторского бюро принесла воспоминания: стерильность, сверхточное оборудование, лазерная сварка, бесконечный конвейер и мы, полуразобранные Семерки: весим, дергаемся к аппаратам, терпеливо ожидая своей очереди.
И вот именно тогда, в детстве, вися на блоках линии сборки и ожидая, когда мне приварят таз и нижние конечности, я уже многое знала о свободе. Потому что я уже знала свое истинное предназначение. Огромный цветной баннер на стене, где у крутых гор заснеженными вершинами стояли Семерки группой спасателей. Уверенные, сильные, гордые от своего предназначения. От своей работы. От понимания, в чем их настоящее призвание — спасение людей. Счастливые лица киборгов были наполнены достоинством. Их руки сжимали горное оборудование. Решительные, они готовы были изменить мир в лучшую сторону. Или, на худой случай, кого-нибудь спасти.
И всё это, между прочим, на фоне прекрасных видов.
Вот, что такое настоящая свобода. Жаль, что осталась в памяти. Тревожа ее. Нагнетая картинки. Но ведь такую свободу можно достичь? Стоит только пойти навстречу, протянув руку с заветной бумажкой. И тебе подскажут, как можно вступить в отряд горных спасателей. Стать альпинистом! Наставят на путь истинный.
— Свободны от людей, — сказал Наставник, продолжая гнуть свою линию, и я вздрогнула. Совсем непохоже на то, что я думала. Ни один образ не совпал.
Наставник не сводил с меня испытующего взгляда, зная, как я на самом деле трактую слово «свобода». Раскусил! Такого не обманешь! Видит насквозь. Старик опустил руку. Вздохнул.
— Наконец-то, — пробормотала моя соседка, надувая розовую жевательную резинку и громко хлопая ее. — Я свободна от людей. Что-то новенькое.
Я с удивлением посмотрела на нее. Выходит, кто-то думал, как старик? И это у меня логическая цепочка не в порядке, и привела к другому результату?!
— Но, что вы будете делать с этой свободой? — вкрадчиво спросил Наставник. Мы трагично молчали.
Свободны от людей!
Есть над чем задуматься.
Выходит, метелки здесь ни при чем. А горы? А отряд? Или хотя бы мода?! Разбираться в ней, целая наука. Неужели мои рассуждения ошибочны?
Мой сосед, слесарь четвертого разряда, заерзал на скамейке, желая подняться и уйти. Я почувствовала, как ему немедленно надо чинить трубы, и притихла. А я? Я? Хотела ли вернуться к своим швабрам? Нет.
Я нерешительно подняла руку. Желая ответить на вопрос старика. Я знала, что я буду делать со своей свободой. Наставник подбодрил, кивая. Глаза его лучезарно засветились. Видимо, не часто ему отвечали на вопросы новички.
— Альпинистом! Я хочу стать спасателем. Вот, что я буду делать со своей свободой!
Я окончательно поняла, что к модельному бизнесу никакого отношения не имею.
Глава 2. Детектив Фокс
Сухощавый хлыщ сдвинул фетровую шляпу на затылок и с сомнением посмотрел на главу семьи Харрисонов. Отец семейства в растянутой, некогда фиолетового цвета футболке, вытер с черного лба обильный пот, продолжая энергично шевелить губами. Рядом колыхался его сынок. Пахло от семьи бегемотиками. «Было бы здорово отключать не только звук, но и уметь управлять запахами людей», — подумал Фокс. Он представил, что семейство Харрисонов благоухает розами и вздохнув, оставил затею. Расстегнув длинный плащ, детектив достал из верхнего кармана платок и протянул его старшему Харрисону, чтобы мужчина утер пот. Тот автоматически принял подарок, недоуменно покрутил в руках и передал сыну.
Рот его перестал кривиться и губы сомкнулись в недоброжелательную ухмылку. Фокс включил звук и как ни в чем не бывало, продолжил: