К остановке подъехал микроавтобус «ныса»[112]. Темно-синего, милицейского цвета. С ченстоховскими номерами.
3. Люцифер
«Ныса». Вычищенная до блеска. Тюнингованная. Под зеркалом приклена надпись из блестящих, стильных букв: NYSA LUCYFER 2.0.
«Я ебу, — подумал ты, — это же когда я ныску в последний раз видел?».
Окно нысы открылось. Ты увидел парня, похожего на Мачея Штура[113], но подстриженного под солдата вермахта.
«И что в этой Польше, — размышлял ты, — происходит с этими прическами „под вермахт“. Все хипстеры выглядят, словно молодые нацисты. Нигде такого нет в таком количестве, ни в Лондоне, ни в Берлине. Все-таки, — думал ты, — это какой-то комплекс, „нацисты были плохими, зато красиво одевались“, все те истории о блестящих германских сапогах, весь тот сексуально-нацистский демонизм — тем не менее, поляков вся эта эстетика подначивает, впрочем, не одних только поляков, если какой-нибудь актер играет в кино нациста, он тут же становится демоном в квадрате; а уж если имеется какая-нибудь сцена, в которой несколько нацистов пребывает в одном помещении, то, курва, уровень демонизма рвет крышу. Каждый из них снимает кожаные перчатки ме-е-едленно, с пиететом, палец за пальцем, а потом держит эти перчатки в руке, у каждого один и тот же холодно-аристократический взгляд из-под полуприкрытых век, сатана на сатане, у каждого из них дома коллекция спизженных из оккупированных стран произведений искусства высшего класса, каждый из них ужасный ценитель классической музыки, который на концертах бывает тронут до глубины души, и который на расстрелах запускает уже не Вагнера — ибо Вагнер это для деревенщины, а — к примеру — Мусоргского. Но, — снова подумалось тебе, — столько подобных причесок, как в Польше, ты нигде не видел».
— Не знаешь, случаем, где находится Старопольский Укрепленный Замок? — спросил «Штур». — В этом, как его, Ксёнжу Вельким?
— Знаю, — ответил ты, хотя и несколько удивленно. — Понятное дело, что знаю, ведь это же Второе Чудо Семерки. Могу вам показать, так как, в принципе, это в мою сторону.
— Джамп ин, земеля, — сообщил Вермахт и открыл дверь.
Ах, Старопольский Укрепленный Замчище — великан, это и правда чудо. И ты знал, знал, где это чудо находится.
А выглядела ситуация так: в Ксёнжу Вельким стоит себе старый замок, а чуть подальше некий бизнесмен с громадным самомнением поставил его копию и устроил там свадебный дворец и ресторан, который называется, ну да, ну да, «Рыцарский». Замок из гипса и хрен знает чего еще, из камня, то есть — камни намалеваны красками на фасаде приблизительно в том же стиле, в котором был намалеван сармат на вывеске бара «Сарматия». Весь этот фасад пришпандорили к какому-то лишенному красоты и прелести кубообразному дому, складу или черт знает чему. На флангах поставили магазинные манекены, на которые напялили пластиковые доспехи; паркинг вымостили плиткой Баума и окружили оградой из выгнутых в стиле рококо черных железных прутьев, завершенными сверху бутончиками.
Добавим, что Старопольский Укрепленный Замчище недавно стал лауреатом награды «МакаБрыла»[114] года.
Ты сидел в ныске, которая уносила тебя все дальше и дальше от горящей вектры; впрочем, хипстеры, что ехали в том же микроавтобусе, тут же рассказали тебе о том, что по дороге видели горящий на обочине автомобиль, рядом с ним полицию и скорую помощь с выключенным сигналом, из чего они сделали вывод, что водитель, скорее всего, не выжил. Впрочем, задумчиво заявляли они, чего-то такое пережить невозможно, а как еще.
Ты осматривался по салону. К потолку был приклеен плакат книги Филиппа Спрингера[115] Ванна с колоннадой. На одном из сидений лежал ящик, а в нем — карабины для пейнтбола и маски.
— О, — сказал ты, — вы пейнтбол любите?
Хипстеров было четверо. Или пятеро, если учитывать и ныску.
За рулем силела полноватая девушка в берете, с выглядывающими из-под него дредами и огромными черепушками в ушах, с колечком в носу и татуировками, как тебе казалось, по всему телу. То есть: тела ты не видел, но татуировки вылезали из-за воротника рубашки на шее, из рукавов на ладони. На ней были вещи, которые, как тебе казалось, ну никак не соответствовали всем этим дредам, колечку и татуировкам, так как выглядела она, словно участница французского движения сопротивления: берет, плащик, юбочка, высоко зашнурованные ботинки на толстом каблуке. Звали ее Швитеж[116]. Тот парень, который спрашивал у тебя дорогу, Адриан (сам он просил называть себя Ардианом), тоже выглядел весьма винтажно: на нем был пуловер, надетый на белую сорочку, и, внимание, довоенного покроя бриджи, к которым он надел шотландские чулки.
113
Мачей (Мацей) Штур (польск. Maciej Stuhr; род. 23 июня 1975 года, Краков, Польша) — польский актёр театра и кино. Сын польского актёра и режиссёра Ежи Штура. Играл в фильмах «Операция „Дунай“», «Колоски, оставшиеся на поле», «Рапунцель», «Валенса. Человек из надежды», «Дорожный патруль» и др. — Википедия.
114
MakaBryła. Красивая игра слов. «Makabra» = ужас, страшилище. «Bryła» — объемное тело. Что получается вместе, решать вам. — Прим. перевод.
115
Филип Спрингер стал победителем 3-го Конкурса на грант для молодых журналистов имени Рышарда Капустинского. Репортер получил 30 тыс. злотых, предназначенных для работы над новой книгой под рабочим названием «Все этажи». Это должно быть повествование о неотъемлемом праве каждого человека на квартиру (в Польше это право подчиняется законам рынка), о положении молодых людей без жилья, начинаниях девелоперов, убийственных кредитах, о последствиях реприватизации многоквартирных домов и отсутствии долгосрочной стратегии по жилищному вопросу. Спрингер (род. 1982) — автор уже четырех вызвавших читательский интерес книг: «Медзянка. История исчезновения», «Родовая травма. Репортажи об архитектуре ПНР», «Начало. О Зофье и Оскаре Хансенах» и «Ванна с колоннадой. Репортажи о польском пространстве». (http://www.novpol.ru/index.php?id=2049)
116
Так по-польски звучит название белорусского озера Свитязь (Świteź). Вполне возможно, что девушка взяла себе этот псевдоним по героине баллады Адама Мицкевича «Швитезянка» (Świtezianka), о деве озера, погубившей влюбленного в нее юношу. — Прим. перевод.