— И атомное оружие наверняка бы было, — прибавил Томек, — иначе, а как же еще в такой ммм… геополитической ситуации обеспечить себе безопасность.
— Польское атомное оружие, — легко согласился Гжесек. — Ну конечно. Что еще польское?
— А все, — ответил Томек. — Польские супермаркеты, польский интернет, то есть, польская версия интернета…
— …польнет, — подсказал Гжесек.
— …ага, польнет, а кроме того, польские смартфоны, и вообще — все польское. Польская Польша.
— Но, подожди, — задумался Арек, — а не было бы все это копией?
— Копией чего? — даже разозлился немного Гжесек.
— Ну… Я хочу сказать… ведь все эти вещи придумали не в Польше. А вот разве придумали бы их в Польше?
— Ты чего, курва, хочешь сказать? — Гжесек все больше злился. — Ты чего, курва, сегодня такой, того?…
— Не, ну чего… — смутился Арек. — Я чего…
— Кебаб остри раз, — сообщил Абдель.
Ты встал со своим бокалом пива и передвинулся поближе к нему.
— Ну, и как пану живется, — спросил ты, — в Енджеюве?
— А вот скажу пану, что очень даже и ничего, — ответил Абдель.
— Серьезно? — поднял на него ты изумленный взгляд.
— Серьезно. Все, что мне нужно, у меня имеется. Мне всего хватает.
— А я, — признался ты ему, — в таком депресняке тут…
— Это почему же? — удивился Абдель.
— Потому что здесь… ад. Здесь ни у чего нет формы. Здесь хаос. Дьявол[209]. Когда-то у этого города форма имелась, а сейчас — это просто хаос. В хаосе жить нельзя. Равно как и в вечной озлобленности.
— А это, как раз, и является формой этого городка. Весь этот хаос и эта озлобленность.
— Но ведь не во всей же Польше. В одном месте поменьше, в другом — больше.
Абдель отрицательно покачал головой.
— Это пану так только кажется. Польша в этом хаосе даже более единообразная, в каждом месте она похожа сама на себя. А знаете, — он даже снизил по этой причине голос, — на самом деле это и есть новой формой Польши. Только она не видна. Поскольку является хаосом. Но прежде всего, — пригнулся к тебе Абдель, — этот хаос мне ужасно нравится, так как напоминает Штаты семидесятых годов.
— А вы что, — спросил ты, — жили в Штатах в семидесятые годы?
— Нет, но мне очень нравятся американские фильмы дороги этого периода. Во, — и он указал пальцем на плакаты. Ты глядел на снимки Ковальского из Исчезающей точки, сидящего на капоте белого «доджа челленджер», а в фоне тянулась нитка американского шоссе и какой-то совершенно раздолбанный американский городишко, по сравнению с которым Енджеюв представлялся, может, и не лучше, но, скорее всего, и не хуже.
— А не напоминает она, скорее, Алжир? — с некоторым сомнением спросил ты. — Я имею в виду, эта Польша?
— Алжир? — улыбнулся Абдель. — Нет, нет, ну что вы. Алжир гораздо красивее. Ладно, преувеличивать не стану. Но я люблю, к примеру, сесть в свою машину, а знаете, я купил себе как раз «додж челленджер», — похвастался он, — и махнуть на Ченстохову. — Тут у нас, под Енджеювом, имеется, — снова похвастался он, — кусочек автострады. Ну, — поправил он феску, — скоростного шоссе, но, в принципе, оно ведь то же самое. И вот я еду, проше пана, на всю катушку, гляжу на все, и чувствую себя, как…
— И вы чувствуете себя, как Ковальский.
— Да, — очень внимательно, чуть ли не подозрительно, он поглядел тебе в глаза, — чувствую себя как Ковальский.
— В «додже челленджере».
— Да.
— В Штатах.
— Да.
— А кроме того, — сказал он через какое-то время, подсыпая порезанные помидоры в серебристый контейнер для резаных помидоров и лук в небольшой контейнер для лука, — на самом деле, это и не хаос. В этом хаосе имеется порядок.
— Какой порядок?
— Там, где существует Бог, — сказал Абдель, — там нет хаоса. Хаос там, где Сатана. А я верю в Бога. И Магомета, его пророка. Так что в этом хаосе должен иметься порядок.
— Ну, разве что в случае, если здесь правит Сатана.
Абдель поглядел на тебя, печально улыбаясь. Он указал пальцем в пол.
— Сатана там, внизу, — ответил он. — К счастью.
— На юге? В подвале?
Тот рассмеялся.
— Ну да, в подвале. Но не на Земле.
— А ты откуда знаешь?
— Я же ведь только что тебе сказал, что верю.
— Только и всего?
— А что? — спросил Абдель. — Я обязан на самлм деле уверовать, что живу в хаосе, и повеситься из-за этого? Или взорвать себя под универмагом Пяст? Или же в том самом месте, в котором Пилсудский не попал себе в голову?
209
В польском языке Сатана — мужского рода (Szatan). В народной и католической демонологии Сатана и Дьявол — это, все же, разные персонажи (равно как и упоминающиеся в названиях частей этой книги Асмодей, Вельзевул и т. д.). Но, ради ритма, пришлось применить Дьявола — мужской род. — Прим. перевод.