К нам обернулись, вокруг меня почтительно потеснились какие-то незнакомые мужчины и женщины, з знакомые и малознакомые стали подходить здороваться. Малознакомым — их она мне когда-то уже представляла — Ася Александровна говорила:
— Это сын Петра Николаевича. Ночью из Москвы прилетел к отцу.
Она как бы хвасталась мною, тем, что у ее умершего мужа такой рослый, здоровый сын. Распахнутая на лестничную клетку дверь, обилие провожающих и это хвастовство были частью ритуала, задуманного ею, и я не возражал.
Часов в одиннадцать во двор въехал грузовик, шофер поднялся наверх, и все засуетились. В комнате что-то натянулось. Начали выносить и устанавливать в кузове стулья, понесли цветы украшать грузовик. Кто-то, став на табуретку, старался открыть давно не открывшуюся вторую половинку двери. Запор, плотно засевший в своем гнезде, не поддавался, потребовался молоток, наконец дверь распахнулась, и тут закричала Ася Александровна. Она закричала так страшно, что другие женщины даже не ответили ей. Ее подхватили под руки, повели к соседям. Там она упала на пол, билась у меня на руках.
Господи, насколько эта женщина была сильней меня в любви к отцу! И как повезло ему заручиться ее верностью! С тех пор, как я понял, что мой отец не лучший из людей, я ничего прощал ему: ни детские, ни взрослые обиды. Она простила ему старческую беспомощность, беду, которую он взвалил на ее плечи, его тяжелый характер, угасающий разум, саму смерть. Ведь и женился он на ней когда уже чувствовал, что война — это была третья большая война на его веку — совсем лишила его здоровья, убила его.
И первому мужу Аси Александровны повезло повстречаться с ней. И мне повезло повстречаться с ее верностью, пусть даже обращенной не на меня.
― В ГОСТЯХ У ТЕТОК ―
Старухи давно уже ходят в больницы к родственникам и знакомым. Они давно обзавелись больничными белыми халатами, чтобы легче проходить внутрь, познакомились с врачами, узнали все больничные лазейки, например, пожарная лестница, которая ведет к окнам второго этажа, у них называется капитанским мостиком. Они поднимаются на этот мостик, когда в больнице карантин или неприемные дни, и разговаривают со своими больными через окно.
Старух четверо. Три сестры, у которых уже поумирали мужья, и четвертая, их подруга, у которой муж хотя и сильно болеет, но еще жив. Сильно болеет и младшая из сестер. Она простудилась еще в марте, вышла из дому в морозный день, шла в магазин против ветра, от слабости вспотела и глубоко дышала холодным воздухом. Ей приятно было так дышать, потому что изнутри ее всю хорошо холодило.
Она одна тогда выходила из дому. Старшая сестра, Зинаида Павловна, недавно вернулась из больницы после операции, а средняя, Александра Павловна, пришла навестить их, да так и осталась с гриппозной температурой на раскладушке. И Антонина Павловна закупала продукты, забивала ими холодильник — боялась: вот-вот заболеет и она и некому будет пойти в магазин.
Потом за ней два раза приезжала «скорая помощь», а она все не хотела ехать в больницу. Хотя и врач был знакомый, и она сама понимала, надо ложиться. Раньше она охотно ложилась в больницу, верила врачам и вообще медицине. Она и сейчас верила, но у нее в первый раз появилось такое чувство, что она может не вернуться оттуда.
Уезжая, она огромными буквами написала старшей сестре напоминание, где надо искать книжки с квитанциями на газ и телефон, где квартирная книжка. Записку оставила на письменном столе, оставшемся от мужа; если придет газовщик или ревизор из домоуправления, Зинаида Павловна прочтет записку и все найдет. У Зинаиды Павловны сильнейший склероз, диабет, и к тому же видит она очень плохо. Операцию ей делали, чтобы снять бельмо в правом глазу. Зинаида Павловна удивляется — все видит своим оперированным глазом, но левый оперировать не хочет: сколько там жить осталось! После операции ей приходится беречься. Нельзя нагибаться, нельзя ничего поднимать, даже в комнате подмести нельзя, чтобы не было напряжения на глаз. И очков пока специальных нету, в ближайших аптеках стекол нет, в дальние ездить некому, вот и приходится писать ей огромными буквами.
Весь март и половину апреля сестры почти не виделись. В больнице был карантин, никого к больным не пускали, а выйти из дому, дойти до больницы и подняться по крутой лестнице на капитанский мостик Зинаиде Павловне не по силам. На капитанский мостик чаще всего поднималась подруга сестер — Анна Алексеевна. Два раза за эти полтора месяца Антонина Павловна умирала, потом кое-как выкарабкивалась и по нескольку суток отлеживалась на койке, даже на записки отвечать не могла. Из больницы Анна Алексеевна шла к Зинаиде Павловне и говорила, что у Антонины все хорошо, только температура никак не спадает. Утром еще ничего, а к вечеру поднимается. Анна Алексеевна приносила Зинаиде Павловне продукты из магазина, а Антонине Павловне носила по ее просьбе то тарелочку свекольника со сметаной, то капусту «провансаль», то грибы. Зинаида Павловна как будто бы верила тому, что ей говорила Анна Алексеевна, но всем, кто спрашивал у нее, как здоровье сестры, она отвечала: «Плохо». Если ей звонили по телефону, она подолгу не отпускала трубку, рассказывала, как болеет Антонина Павловна, какое у нее давление, какая кровь, какие хрипы в легких, что дали последние анализы. «Очень плохо, — говорила Зинаида Павловна, — она держится только своим характером». И просила звонить почаще, потому что сама она телефонных номеров не помнит и прочесть в телефонной книжке не может, не видит.