Данилка рано лишился отца. С тех пор в его памяти часто всплывало темнокожее худое лицо, черная борода, большие руки, ласково трепавшие иногда Данилку по голове. Отец был молчалив, замкнут. Мать рассказывала, что в молодости он был песенником, заводилой сельских вечеринок и игр. Но Данилка уже не увидал таким отца. Нужда рано сломила его. В первые годы после женитьбы он попытался выбиться из нищеты, брался за любую работу, хотел сколотить деньжонок, подправить старую, покосившуюся избу, купить корову и лошадь, — словом, стать хозяином. Но сколько он ни батрачил на сельских кулаков, нанимаясь к ним то в конюхи, то на сенокос, то на уборку хлеба, вырваться из нужды не смог. Как-то отец снял в аренду клочок земли. С великой надеждой он вспахал и засеял эту землю. Засуха побила весь урожай. Данилка помнил, каким потемневшим, словно состарившимся, вернулся однажды отец с поля. Он долго сидел на лавке, подперев голову руками, а Данилка издали с непонятной ему самому тревогой следил за отцом, впервые боясь подойти к нему.
В это лето кончилось Данилкино детство. У отца нечем было расплатиться за арендованную землю. Пришлось матери наняться в прачки к барину, а Данилка пошел на заработки: копал вместе с отцом колодцы в соседней деревне, был погонщиком лошадей у молотилки, пас коров.
Сверстники Данилки еще особенно не задумывались, как достаются хлеб и щи, которые выставляет мать на стол, а Данилка уже хорошо знал им цену. С гордостью он приносил домой заработанные медяки и отдавал отцу. Тот брал их, словно стесняясь немного, и, положив руку на голову сына, говорил:
— Смотри, мать, вот и кормилец подрос.
В школе Данилка проучился всего одну зиму: не в чем было ходить, пришлось бросить учение. Уже юношей он сам овладел грамотой, пристрастился к чтению, хорошо писал. А детские годы ушли на непосильный труд. Однажды голод даже выгнал Данилку за милостыней.
В тех местах, где он жил, это называлось «ходить в куски».
Когда мальчик немного подрос, отец отвез его в город, где работал у богатого купца в приказчиках его дальний родственник дядя Степан. Для своих родственников из деревни дядя Степан всегда служил примером преуспевающего человека. В городе у него был маленький домик, заставленный комодами, шкафами, фикусами. На окнах висели клетки с певчими птицами. Дядя Степан был бездетный и больше всего на свете любил птиц. Пока отец, горбясь на стуле, рассказывал ему о своих злоключениях и о деревенских новостях, он чистил клетки, потом важно уселся на стул и, строго посмотрев на Данилку, стоявшего у двери, подозвал:
— Ну-ка, пострел, пойди сюда.
Данилка видел, как робеет отец перед дядей Степаном, говорит каким-то глухим голосом, старается держаться в углах комнаты, где поменьше света, горбится, прячет под стол свои изношенные сапоги, и ему было обидно за отца. Он хмуро смотрел на родственника, восседавшего под своими клетками, и, когда тот подозвал его, подошел нехотя, опустив голову. Дядя Степан взял пальцем его за подбородок, поднял опущенную голову, строго заглянул в глаза:
— А ты, постреленок, не смотри зверем. Старших уважай. — Твердый палец больно впивался в Данилкин подбородок.
Так началась для него новая жизнь. Прощаясь, отец наказывал слушаться дядю Степана, ходить с ним в церковь.
— Может, в люди выйдешь. Смотри, как дядя Степан живет. Тоже, можно сказать, на пустом месте начал. Будешь трудиться — и ты достигнешь.
И отец тяжело вздыхал, виновато топтался перед Данилкой, гладил его по голове.
На следующий день дядя Степан отвел Данилку в большой магазин, где торговали фуражом и хлебом и отдал «в мальчики». Данилка должен был обслуживать покупателей, носить тяжелые мешки, подметать огромное полутемное помещение магазина. Набегавшись за день, он к вечеру сваливался замертво и сразу же засыпал. Спал он в темной каморке, рядом с комнатой для приказчиков, где стояло девять кроватей. Случалось, что вечером подгулявшие приказчики поднимали его с постели, посылали в магазин за водкой. Первое время Данилка безропотно все выполнял, бегал и днем, и вечером в магазин, старался всем угодить. Но однажды, заболев, он не смог встать, когда за ним вечером пришел старший приказчик. Высокий детина с лохматой головой больно отодрал его за ухо. Данилка всю ночь проплакал от обиды и боли. А когда снова настал вечер и снова нужно было бежать за водкой, Данилка наотрез отказался.
— Ах, пащенок, ну попомнишь же ты меня! — пригрозил ему старший приказчик.
С тех пор он часто награждал Данилку подзатыльниками или, пребольно стиснув ухо, приговаривал:
— У-у, пащенок, старших уважай.