Поляки дожигали город еще и в четверг, убивая всякого, кого заставали на пепелище. Три дня горела Москва, и на ее развалинах в последний раз восторжествовали поляки. Как жадные шакалы, они выходили из Кремля, шарили по подвалам и разрушенным церквам Белого города и возвращались, отягченные добычей. Серебряная и золотая утварь, шелк, парча, драгоценные камни доставались им в таком изобилии, что простые пахолики играли в кости на пригоршни камней и потехи ради заряжали ружья жемчугом, священными ризами одевали коней, среди площади спали завернувшись в парчу и бархат.
Страшное это было торжество последней победы — торжество в разврате и пьянстве, среди дымящихся развалин и удушающего смрада обгорелых трупов. Но к торжеству примешивалось чувство тайного ужаса: каждый понимал, что здесь, среди сожженной Москвы, его ожидает гибель, потому что русские ополчения уже подошли и железным кольцом окружили Москву. Пан Струсь успел отбить ополчение Просовецкого, но вслед за ним сошлись Ляпунов, Трубецкой и Заруцкий с несметными полчищами.
Однако поляки все же ликовали до времени, и среди ликующих грустен был только один Свежинский; причиной его грусти было то, что Ходзевич не вернулся из последней вылазки и никто не знал, что с ним такое сталось.
— На то война, — философски заметил Чупрынский.
— Ах, если бы я знал, что он убит, — вздохнул Свежинский. — А если он в плену?
И его сердце почти угадывало истину: Ходзевич был убит, но смерть пришла к нему не сразу, а после немалых мук.
Глава IX
Любовь и битвы
Не долго бражничали посетители того постоялого двора, куда пришли Ольга и Пашка. Скоро гости стали подниматься друг за другом и выходить из горницы. Когда Ольга и Пашка остались одни, хозяин спросил их:
— Ну а вы, молодчики, куда?
— Если позволишь, дяденька, мы здесь заночуем, — ответила Пашка.
— Что ж, места хватит! — сказал хозяин, а хозяйка начала расспрашивать Пашку:
— Вы чьи будете?
Пашка тотчас нашлась:
— Пробегом из Троицы.
Хозяин хлопнул руками по бедрам.
— И прошли? Ай да молодцы! Что же, с засылом к нам или так, попросту?
— Так, попросту, — ответила Пашка и, широко зевнув, прибавила: — И утомились мы, Господи Боже мой!..
— Так ложитесь, молодчики, — всполошилась хозяйка, — я сейчас вам и подушек дам… тут, на лавочках.
— Отдохните, что же, завтра всем работа будет, — сказал и хозяин, а затем загасил светец, когда хозяйка принесла подушки, и вышел.
Ольга прижалась к Пашке и зашептала:
— Жизни для тебя отдать мало, столько ты мне сделала: чем я без тебя была бы? Давно уже смерти отдалась бы, хоть и грех.
— Полно, есть о чем! — остановила ее Пашка. — Подумаем лучше, что дальше делать. Слышь, завтра затевается что-то.
— Ох, Паша, думай уж ты одна!
Пашка в темноте усмехнулась, но от этого не стали яснее для нее дальнейшие планы. Москва — что лес, кругом поляки; долго ли снова в руки к ним попасть? А счастье-то ведь не всякий раз!
И с этими тревожными думами Пашка заснула.
Усталость взяла свое, и Ольга с Пашкой крепко спали и тогда, когда в доме все поднялось и засуетилось.
Сквозь сон чудилось Пашке, словно кто-то воет и причитает:
— И чего тебе идти? — голосил кто-то. — И без тебя много. А вдруг на смерть идешь, меня вдовой оставишь, дом на разорение?..
Потом Пашке чудился плач, и когда она проснулась и встала на ноги, то увидела хозяйку двора, которая, приткнувшись в угол печки, заливалась горькими слезами.
— О чем ты? — спросила Пашка.
— Ой, соколик, — завыла баба, — нонче наши затевают с полячьем драться, и моего сокола туда потянуло. На кого я останусь, коли его убьют? Что с домом будет без хозяина? Изобидят поляки меня, горемычную.
— Ну вот еще, — сказала ей Пашка, — зачем так? Вернется твой хозяин и жив, и здоров, и никакой беды с тобой не приключится.
— Соколики вы мои, — завопила снова баба, — не уходите хоть вы от меня, не оставляйте меня!..
Пашка усмехнулась про себя, но тотчас приняла серьезный тон и сказала:
— Хоть и охочи мы подраться, ну да ин быть по-твоему — останемся твой дом беречь. А ты, хозяюшка, пока что поесть дай.
— Сейчас, сейчас, родненький, — повеселев, сказала хозяйка, — соберу, что от вчера осталось. — И, смахнув с глаз слезы, она стала готовить еду и питье.
Тем временем проснулась и Ольга.
Они сели за стол.