Иногда нас называют древесными феями. Когда я стала немного разбираться в человеческих понятиях, то решила, что это, пожалуй, верно. Как и другие феи, мы рождаемся от союза мужчины и женщины. Сходимся с древесными духами, когда они принимают обличье прекрасных юношей. А иногда и с людьми, но так бывает редко.
Настоящие же дриады рождаются из древнего ствола, который сам собою раскалывается, отдавая дочери последние свои силы. Таких люди боятся и называют лесными кикиморами, ведь они совсем дикие — ходят растрепанными и нагими, ярко зыркают глазами и едва умеют разговаривать.
Говоря откровенно, сейчас я была бы рада обществу и такой сестры. В этом лесу кроме меня живет древесный дух, связанный с дубом, что растет у самой северной опушки, но с ним мы так долго существовали здесь вместе, что просто друг другу надоели. Когда-то нас было больше. Но одни погрузились в вековой сон, другие просто истаяли от старости. Мы все-таки тоже не вечны. Я и сама несколько раз ложилась вздремнуть ненадолго — лет на двадцать-тридцать. И чем старше становилась, тем яснее понимала — мы умираем, потому что надоедает жить.
Но мне не надоело. Может быть, потому еще, что я давно уже изучаю людей. Если порой в моих волосах распускаются цветы, моя кожа — цвета вишневых лепестков, а в жилах течет древесный сок, это же не значит, что я не способна понять других существ? Правда?
Ночь. Из трактира доносятся звуки скрипки. Трактир — это такой дом, где останавливаются путники, а местные приходят по вечерам, едят, пьют и веселятся. Я и сама люблю невидимкой затаиться у окна, слушать музыку. Деревья тоже ее любят. Если бы люди знали, может, они приходили бы в лес играть для них?
Я бы и сама сыграла для людей, но боюсь. Они, вроде, и неплохие, но кто их знает, что сделают, услышав вдруг звуки ниоткуда? А раскрываться и того опаснее… И потому я жду и уже совсем глубокой ночью вхожу в дом Тэнго — молодого мастера-кукольника. Он мне нравится, он любит лес, а еще — вырезает игрушки из коряг и частиц упавших стволов. Хорошо, когда умирающей части древа дается новая жизнь… Вот они, стоят на полке — мои любимцы! Кот и кошка. Гладкие, округлые, блестящие, пестрящие веселыми разводами. Котик светлый — ольха, кошечка темнее — дуб. В них внутренняя красота древесная, глаз не отвести. И я начинаю свою магию.
Хорошо поработал мастер Тэнго, вложил душу, вновь пробудил жизнь, мне надо лишь дать ей раскрыться. Как почке на ветке. Тихо-тихо запеваю я песню. Она ни о чем и обо всем. Люди, наверное, сочли бы ее сходной с легким, веселым шелестом листвы… Но вот эти кошки, которые сами были деревом, понимают — это песнь весны, песнь пробуждения. И они оживают. Шерстка блестит, подрагивают ушки, легко ступают мягкие лапки. Светлый кот сразу прыгает с полки мне под ноги и начинает о них тереться. Темная кошечка ждет, лениво потягивается, потом надумает и наконец делает изящный прыжок вниз и также подходит ко мне. А молодой мастер спит, и, наверное, слышит во сне мою песню. Но он не проснется, я этого не хочу, моя магия не даст.
Мне нравится этот дом, пахнет деревом, пахнет травами. И не чувствуется зла. И я начинаю играть. Хотя я с рождения — покровительница вишневых деревьев, но сейчас у меня в руках три стебля с гроздьями розовых колокольчиков. Они волшебные, разных размеров, и издают переливы чистейших звуков — ни у кого больше нет такого инструмента. Кот и кошка начинают мяукать — подпевают мне, ходят кругами. Весело!
Надоедает играть, и я сажусь на теплый дощатый пол. Луна ярко светит в окно. Кот и кошка садятся рядом, я глажу их пушистые спинки.
— Что, друзья, хотите узнать, откуда у меня эти колокольчики? — спрашиваю я их.
— М-р-р, — отвечает кошка.
— Мя-а… — отвечает кот.
— Тогда слушайте.
Случилось это давным-давно. Я была еще совсем девчонкой, хранительницей тоненькой вишни. В нашем лесу жили феи, духи и дриады, хотя и тогда их было немного. Деревни здесь не было, а ближайший город сам был как деревня. Проживал тут один лишь травник с семьей, но люди приходили к нему отовсюду, кто за снадобьем, а кто и за советом — мудрый был человек.
Но нашла и на него напасть. Бродила в нашем лесу осенняя печальница. Маялась, неприкаянная, и однажды, встретив травника в лесу, навела на него морок. Слег, бедняга, жить расхотел и угасал понемногу.
Младший его сын, паренек лет двенадцати, с волосами белыми, как цветы моей вишни, и глазами темными, как ее ягоды, горевал больше всех.