Был опубликован список 303 крупных государственных чиновников, отстраненных президентом от должностей и обвиненных в коррупции. Предпринимались шаги к увеличению заработной платы рабочих, однако номинальное ее повышение немедленно уничтожалось ростом цеп на предметы первой необходимости. Поэтому забастовки в стране не прекращались, а принимали все больший размах. В декабре 1969 г. забастовали 12 тыс. строителей плотины Тарбела. Рабочих поддержала Национальная студенческая федерация. Стачка закончилась убедительной победой рабочих: были освобождены арестованные профсоюзные лидеры и удовлетворен ряд экономических требований.
Несмотря на действие чрезвычайных военных законов, Яхья-хан декларировал свободу политической активности. Такая мера оказалась необходимой для проведения предвыборной кампании. Однако предварительно президент и военная администрация обезопасили себя от любой критики.
Распоряжение президента, получившее силу закона, гласило: «Ни одна партия не должна высказывать мнения или совершать действия, которые могут нанести ущерб идеологии, целостности или безопасности Пакистана. Власти должны заранее ставиться в известность о всех намечаемых мероприятиях. Лица, уволенные по любым мотивам с государственной службы, не имеют права в течение трех лет заниматься политической деятельностью, состоять в партиях, выступать на митингах, участвовать в процессиях и демонстрациях». Было особо подчеркнуто, что свобода политической активности не распространяется на Коммунистическую партию, запрещенную еще в 1954 г.
Говоря иными словами, лидерам разрешалось критиковать «режим М. Айюб-хана» и друг друга, не касаясь острых политических проблем. Правительство, в свою очередь, получило возможность наблюдать за развитием событий и вмешиваться в их ход, когда найдет нужным.
Правые партии ратовали за установление в стране порядка на основе исламских законов, сохранение привилегий помещиков и капиталистов, усиление конфронтации с Индией. Одновременно они призывали к ожесточенной борьбе с проникновением инакомыслия и прогрессивных социалистических идей. Этот фланг представляли расколовшаяся Мусульманская лига, Демократическая партия, созданная в Восточной провинции Нурул Амином, и оплот пакистанских реакционеров — «Джамаат-ислами», которая объединила крайне правые силы. Она была хорошо организована, опиралась и оказывала влияние на верующих, и недооценивать ее значение было бы ошибкой.
Реформаторские партии «центра», чаще всего эфемерные, в основном занимались демагогией. Разницу в их расплывчатых программах и манифестах уловить: было трудно. Здесь, как правильно констатировала одна из газет, шла конкуренция «не партий, а лидеров».
Левые партии выступали за демократизацию общества, народное представительство, национализацию основных отраслей промышленности, улучшение условий жизни трудящихся, независимую внешнюю политику.
Если отдельные партии и группировки могли вести полемику по частным вопросам и деталям, то различия между флангами представлялись принципиальными, а часто несовместимыми.
К левым силам относили Национальную народную партию, расколовшуюся в свое время на две группы — Абдул Вали-хана и А. Бхашани, Партию пакистанского народа, созданную З. А. Бхутто, и «Авами лиг» Муджибур Рахмана.
Характерно, что из четырех названных партий две имели основное влияние в западных провинциях, две — в Восточной провинции.
Маулана Бхашани — «крестьянский лидер», как его называла пресса, был опытным, видавшим виды политическим деятелем. Маулана, которому исполнилось тогда 86 лет, жил в деревне Сантош (140 км от Дакки), окруженный энергичными помощниками явно экстремистского толка. Он требовал «пищи и автономии до выборов», заявлял, что его партия «борется не за власть, а стремится помочь народу преодолеть горести». В пространной программе его партии предусматривались восстановление региональной автономии, гражданских свобод, выход страны из СЕНТО и СЕАТО, реорганизация системы обороны, ограничение земельных владений и ослабление налогового гнета трудящихся. «Ответственность за оборону, международные отношения и денежное обращение несет центральное правительство, — говорилось в программе. — Все остальные сферы находятся в ведении правительств Западного и Восточного Пакистана».
С Абдул Вали-ханом мне довелось познакомиться на пресс-конференции, проведенной в Карачи, в штаб-квартире партии. Высокий седой человек в пуштунском национальном костюме изложил программу Национальной народной партии и заявил, что она готова в любой момент сформировать правительство.
Программа ННП была сформулирована более конкретно. Она требовала национализации всех важных отраслей промышленности, конфискации иностранного капитала, полного разрыва с агрессивными блоками. В ней говорилось об углублении сотрудничества с социалистическими странами, введении рабочего контроля на производстве и т. д. «Партия верит, — говорилось в заключение, — что социализм — это решение экономических проблем, стоящих перед народом». Было выдвинуто шесть первоочередных требований: восстановление гражданских прав; отмена реакционных законов; снятие ограничений с прессы; освобождение всех политических заключенных, студенческих и рабочих лидеров; признание автономии университетов и уменьшение платы за обучение студентов.
Партия З. А. Бхутто выдвинула гибкую программу из 19 пунктов. «Крестьяне и рабочий класс, как создатели национального достояния, должны пользоваться плодами своего труда. Все аграрные и индустриальные программы должны прямо способствовать повышению благосостояния трудового народа». «Национализация финансов и ключевых секторов индустрии с целью содействия быстрому промышленному прогрессу и уничтожению эксплуатации народа привилегированным меньшинством. Ликвидация иностранного вмешательства во внутренние дела Пакистана». «Аграрные мероприятия ликвидируют эксплуатацию земледельцев, искореняют феодальную систему. Принимаются действенные шаги к организации крестьянских групп взаимопомощи и кооперативов. Уничтожение феодализма». И хотя в программе были завуалированы некоторые актуальные вопросы — автономия провинций, выход из блоков, функции центрального правительства, размеры землевладения и другие, вызывающие наиболее жаркие дискуссии, — она устраивала представителей самых различных кругов, особенно в западных провинциях. Зульфикар Али Бхутто выдвинул лозунг: «Ислам — наша вера, демократия — наша политика, социализм — наша экономика! Вся власть народу!» С этими лозунгами партия двинулась к выборам.
Зульфикар Али Бхутто родился в Ларкане 5 января 1928 г. Его отец Шахнаваз Али Бхутто был видным политическим деятелем в 30-е голы, выступал за образование автономной провинции Синд. Он стал главным советником правительства Синда после отделения его от Бомбейского президентства.
В 1936 г. он уехал с семьей в княжество Джунагатх. В Ларкану Зульфикар Али Бхутто возвратился после завершения образования. Учился он в университете Беркли (Калифорния), где изучал искусство и политические дисциплины, а затем продолжил образование в Оксфорде. Свою карьеру на родине З. А. Бхутто начал как преподаватель и адвокат, а политическую деятельность — как председатель Молодежного фронта Синда.
В течение двух дней — 27 и 28 октября 1958 г. — Бхутто пришлось дважды приносить министерскую присягу: в последнем кабинете президента Искандера Мирзы и первом военном кабинете Айюб-хана. Ему шел в ту пору 31-й год.
Шейху Муджибур Рахману не сопутствовала столь блистательная политическая карьера. Он родился в бенгальской деревне Тангипара, неподалеку от Фаридпура, 17 марта 1920 г., закончил школу в ближайшем городке, а затем Исламский колледж в Калькутте.
Политическая деятельность Шейха Муджибур Рахмана началась в конце 30-х годов. Он был избран в правление мусульманской студенческой федерации и секретарем местного отделения Мусульманской лиги в Гоналгандже. Вскоре после образования Пакистана он был арестован как активный организатор первого движения за признание бенгальского языка государственным. Когда Муджибур Рахман находился в заключении, его избрали секретарем партии «Авами лиг». Популярность молодого, энергичного и принципиального деятеля росла. В 1949 г. его вновь арестовывают за участие в демонстрациях, вызванных продовольственным кризисом. Во время «лингвистических волнений» Муджибур Рахман провел 11-дневную голодную забастовку.