Иван Петрович в сумраке вагона увидел высокий, в морщинах лоб и обращённый на него внимательный взгляд спокойных стариковских глаз.
Старик помог женщине перебраться на новое место, залез к себе наверх. Иван Петрович лёг на узкую боковую полку, смятое своё пальто положил под голову, подогнул ноги. И, странное дело, на этой неудобной полке, где на его лицо падал вздрагивающий свет квадратного фонаря, висевшего над проходом, ему стало легче. Он не думал о том, что скажет завтра Елене Васильевне.
Теперь, сквозь приятную дрёму, размеренное постукивание и шум движения, он слышал, как в разных концах вагона разговаривали. Люди как будто ждали ночного затишья, чтобы доверить себя оказавшемуся попутчику. В ногах, ближе к выходу, женщина рассказывала о житье дочки, к которой она ездила свидеться под Самару. Как уловил Иван Петрович, дочку сосватал и увёз приезжий парень-геолог. Парень разыскивал нефть у Волги и жил в Сызрани.
— Уж я переживала за свою Нинку! — шептала, сбиваясь на голос, женщина. — Девка ещё дура, девятнадцатый годок! И парень, ладно, что напорист, с лица тоже не больно мужик, по каждому делу шутит. Ладно бы свой, деревенский. А то к товарищу объявился, за лето девку опутал!.. Нинка пишет: «Хорошо, мама, живу!» — а у меня веры её словам нет. Всё думала: «В гордости, доченька, свои слёзы прячешь…» Собралась да на другой конец света поехала. Не ведала, что к внучонку попаду! Про своё-то положение смолчала девка!.. Теперь поуспокоилась. Всё у них ладно. Нинка одета, обута. И внучонок не голенький… Квартира не велика, в пол-избы, а устроено. Радио говорит, лампочки в комнате и на кухне, даже на крыльце светят!.. Готовят у них там больше на керосине. Дров нету… Зять-то меня возил, показывал, как трубами землю буровят. На версту вглубь трубы с вышек загоняют. Нефтью, охальник, меня помазал. Вот, говорит, мамочка, и к будущему тебя приобщил!.. Все они там чумазые, ну, как арапы. И шутники!.. А поля там, ой поля! Пшеничка-золотце по степи в неогляд колыхается. Ну, ровно Волга по весне!., богатый ныне урожай, ой богатый! Прошлый год засушь была, а ныне бог вознаградил. С хлебушком будем!..
— A у меня вот с сыном печаль! — это другой голос, глухой, низкий. Вероятно, та полная женщина с интеллигентным лицом, похожая на учительницу. Иван Петрович, не открывая глаз, с интересом вслушивался в откровение двух матерей. — Один сын у меня, и того не могла при себе удержать! Уехал на Амур строить комсомольские города и ловить шпионов. Представляете?! — строить города и ловить шпионов! Так он мне и сказал. Но я-то знаю, с каким ветром влетела в него эта романтика! Поверите ли? Увидел в кино «Девушку с характером» и поехал искать эту девушку… Пишет, что трудно, но доволен, что он там, где трудно. Город строят. Шпиона он ещё не поймал. Девушку не нашёл. Вот какие у нас сыны! Я не боюсь за его рабочую судьбу. Я войны боюсь. Война с тех краёв грозит. А мальчик у самой границы!..
— Полно! Только отболели всеми болестями, свету радоваться. А ты — война!..
— Думать не хочется. А думается. Японцы уже Китай воюют…
«Странно, — думал Иван Петрович, — эти незнакомые, далёкие мне женщины чувствуют то же, что чувствую я, беспокоятся о своих детях так же, как я тревожусь об Алёшке. Люди разные, заботы — одни. Чувства одни. Даже мысли…»
На соседних полках не спали парни-лётчики. Как понял Иван Петрович, они ехали с каких-то соревнований. Один из них, видно, переживал уже пережитое и, наверное, уже не в первый раз шёпотом спрашивал:
— Пашка, а всё-таки, если б парашют не раскрылся?!
— Не о том думаешь, — сдержанно отозвался другой, он был рассудителен, этот другой! — Представь: ты — над Мадридом. Тебя подбил фашист. Сколько у тебя выходов?..
— Два. Дотянуть до своих или прыгать….
— Под тобой фашисты! Не завидую… А выхода, точно, два: к своим не дотянул — любому фашисту в башку врезайся! Всё одним меньше станет… Ты это теперь про себя решай. Чтоб засело, как клятва, — понял?!
Они долго молчали, парни-лётчики. Потом первый тихо позвал:
— Пашка! А зачем мы через полюс прыгаем? Чкалов перемахнул. Громов. Теперь Леваневский… Зачем показывать свою силу?
— Соображай! Мускулы щупаем. Перед дракой…
Иван Петрович вслушивался в голоса, долетающие к нему в проход из-за тонких перегородок, и старался проникнуться тем, чем жили эти разные люди, волей обстоятельств оказавшиеся в одном вагоне, увлекаемом гулким паровозом куда-то в глубину России.
Он слушал разговор о трудной северной земле, о спасительной ржице и хороших ныне льнах, о «лорхе», что завезли и вроде бы с трудом укоренили в колхозах, а теперь вот веж норовит и в свой огород взять этот рассыпчатый, как сахар, картофель. Слушал северный быстрый бабий говорок об удоях, сенах и свадьбах, о том, что «на мануфактуру понизили цены», что Папанин и Шмидт, «тот, что с бородой, ну, тот, который на «Челюскине» был», плывут на льдине через полюс, что «теперь будем с угольком», поскольку «уголёк стали добывать по-стахановски», что японцы бомбят Нанкин и Шанхай, что Гитлер и фашист Муссолини перебросили в Испанию сто тысяч войска, танки и самолёты и республиканцам теперь стало труднее, опять о земле и заработках, о ценах и обновах к зиме…