«А ведь и во мне есть что-то от Васёнки! — думала она, неспешно выходя из села. — И даже наверное. С той, может быть, разницей, что я выбирала сама, сама, подхлёстнутая чувством и упрямством, влетела в непонятный для меня мир Ивана Петровича! А дальше — как у Васёнки: покорность обстоятельствам. С той опять-таки разницей, что я живу с постоянной неудовлетворённостью, а для Васёнки нет иного, кроме того, что есть. Что это — житейская мудрость или ограниченность?.. Нет-нет, только не ограниченность. Васёна — богатая натура. Очень! Она сама не знает своего богатства. Значит, мудрость? Извечная мудрость крестьянки, которой привычно то, что есть? И заботиться, и делать добро по сути чуждому ей человеку, всем и всему вокруг?..»
Елена Васильевна шла краем открытой полевой дороги, полудённая жара спадала, ветер с Волги свежил, думать никто не мешал. Она не пошла к мосту через Нёмду — домой просто не могла сейчас идти, — свернула на луговину и, достав из сумочки газету и расстелив на траве, села вблизи прибрежного леска, над водой. В её душе совершалась сложная и важная работа, и ей хотелось эту работу завершить.
Она не впервые ощущала, как под напором событий размывается её устоявшаяся неудовлетворённость своей судьбой. Чувства её ещё упорствовали принять то, что было её теперешней жизнью. Но смысл её бытия всё отчётливее обнажался перед ней, как обнажается под вдруг изменившимся течением реки остов затопленной и давно занесённой песком баржи.
«Васёнка старается о добре, потому что она добра от природы. В этом её житейская забота, — думала Елена Васильевна. — Я тоже стараюсь: о неграмотных, о клубе, постановках. Но почему я стараюсь? Что ведёт меня в Семигорье? Своя забота: хоть чем-то заполнить пустоту своей жизни, быть среди людей, чтобы не отупеть от домашних забот. Я стараюсь не для Васёнки, не для тех, кто до отказа наполняют клуб и не дышат, глядя на сцену. Я стараюсь для себя. И, наверное, я вовсе не добра, — думала она, терзая себя этой мыслью. — И люди благодарят меня несправедливо…»
Елена Васильевна, видимо, долго была в задумчивости. Она не заметила, как из леска вышло на луговину стадо и надвигалось медленно на неё с ровным нарастающим шумом срываемой травы. Она заметила случившуюся перемену лишь тогда, когда удлинённая тень легла рядом с ней на траву и знакомый ей голос уважительно произнёс:
— Здоровьица вам, Лена Васильевна!
Семигорский пастух Клоков в пообтёртых о траву лаптях и онучах, крест-накрест перехваченных лыком, в брезентовом плаще, надетом прямо на рубаху, и в картузе, несмотря на довольно-таки ощутимую жару, стоял перед ней.
— Здравствуйте, Аким Герасимович. — Елена Васильевна несколько растерялась от того, что так неожиданно нарушили её задумчивость, но вежливо предложила: — Посидите, если не спешите!..
— Какой у нас спех! — сказал Клоков, усаживаясь рядом и передвигая на колени, висевшую на боку холщовую сумку. — Чем тише двигаемся, тем сытнее коровки. А вы, гляжу, в задумчивости перед рекой?
— Да, красиво очень! — ответила Елена Васильевна. Говорить о себе ей сейчас не хотелось, молчать тоже было неприлично. И, всё ещё углублённая в свои мысли, она рассеянно спросила: — Вы, наверное, любите свою работу, Аким Герасимович? Чем же она хороша?
— А вот тем, чем вы сейчас любуетесь, Лена Васильевна! Вольным лугом, водой вот этой чистой. Леском, что в жару спасает, в дождь укрывает да ещё для тебя угощенье сберегает. Не мало?
Елена Васильевна, позабавленная складной речью пастуха, улыбнулась:
— А заботы? Коровы и коровы! Каждый день одно и то же, с утра до вечера?..
— То приятная забота, Лена Васильевна. Я ведь сызмала со стадом. А когда нужным делом занят, оно и в привычке не тяготит. Да и день со днём не схож. Я тут окрест всё оттопал помногу раз, след в след, а не помню, чтоб год с годом сходился! Нету одинаковых, Лена Васильевна, каждый на свой манер, к каждому норовишься.
Аким Герасимович вдруг встал, закричал: «Эй-эй! Николай! Пошире распусти! Пошире!..» — Он наблюдал, как побежал вдоль стада подпасок с кнутом, снова сел.
— Люблю распускать стадо широко! Спокойно, когда рассыпятся, друг дружку не пугают. Гляньте, как идут. Красота!.. У нас, Лена Васильевна, тоже свои секреты накоплены. Со стороны вроде бы что за труд — стадо на луг выгнать. Так со стороны всё просто! Кормить и то надо умеючи. Пусти-ка голодных коров на клевер, да ещё с росой, — сразу объедятся! Мы сначала на вытравленных лугах пасём, простой травкой, потом до болота глубокого гоним — там попьют. Потом посытнее луг дадим. А как к дому идти — к реке подведём. Всему свой черёд.