Алёшка не мог сказать, когда перевернулся мир, но что мир перевернулся, он знал точно. Юрочкина любовь — непонятная, далёкая от его жизни Ниночка — стала его любовью. Никто не знал об этом; наверное, не знала и сама Ниночка. Но всё, чем жил он прежде: леса, озёра, охота, отлично натасканная по зайцам собака, редкие победы над собой и позорные срывы в становлении разума и воли — всё потускнело, всё как будто перестало быть. Осталось лишь то, что было вокруг Ниночки — школа, тоскующие взгляды на уроках, долгие бдения на улицах в надежде на случайную встречу.
Однажды Ниночка, держась за руку Лены Шабановой, почти прячась за подругу, спросила:
— Алёша, почему ты не ходишь в Дом культуры?
— Я не умею танцевать, — смутился Алёшка.
— Это никуда не годится! Вот тебе две, ну, хорошо — три недели. За это время ты обязан научиться! Придёшь и пригласишь на вальс меня и Лену. Слышишь?..
На следующий день, забыв про свою стеснительность, Алёшка стоял перед лесничим — Станислав Феликсович вёл в техникуме кружок танцев.
— Станислав Феликсович! Вы не сможете мне помочь?
— С удовольствием, Алёша. Если это в моих силах.
— Это в ваших силах, Станислав Феликсович! У меня две недели срока. Я должен научиться танцевать.
— Понимаю. Вы дали слово девушке.
— Да.
Станислав Феликсович вздохнул:
— Жизнь повторяется!.. Хорошо, Алёша, не будем терять времени. Завтра вечером вы должны быть у меня вместе с девушкой.
— Но…
— С любой девушкой, Алёша. Не обязательно с той, ради которой мы будем с вами трудиться!..
В небольшой квартирке лесничего Алёшка появился с Зойкой Гужавиной. Станислав Феликсович стоял у раскрытого патефона, пальцами подперев сухой подбородок. В раздумье он смотрел на Зойку, — в тяжёлом пальто, окутанная платком, в старых подшитых валенках, она казалась толстой и неуклюжей. Зойка всё поняла. Как дома, она сбросила пальто, платок, скинула валенки.
— Я вот так, в носках. Ничего? — она сказала это деловито и просто, и Станислав Феликсович, обезоруженный Зойкиной готовностью к делу, согласно склонил голову.
Четырнадцать вечеров подряд он учил их танцевать. И когда, увлечённый поединком с их провинциальной неотёсанностью, наконец, сказал: «Всё. Мне нечего добавить. Горжусь и выпускаю в свет», — Алёшка почувствовал себя на верху блаженства. В тот вечер он провожал Зойку к селу в радостной говорливости и не замечал, как понура и молчалива его верная подруга…
Маленький бойкий человек, при галстуке, с волосами, расчёсанными на пробор, вышел на середину зала, поднял руку и объявил: «Медленный вальс!..» Алёшка почувствовал: пришла его минута. «Вальс-бостон! Танец, полный огня и творчества. Мой танец!..» — твёрдо сказал себе Алёшка и отделился от стены. В левом углу, среди девчонок, он уже выискивал бледное лицо Ниночки.
Маленький бойкий человечек снова поднял руку, «Приглашают дамы!» — объявил он и пошёл к оркестру.
Алёшка стоял в растерянности: глупо было думать, что Ниночка сама подойдёт к нему.
Из ряда стоящих напротив людей стремительно выбежала девчушка. Алёшка видел мелькающие белые туфли-лодочки, расклешённое платье, наглухо застёгнутое у горла, кружевной воротничок, чёрную чёлочку на лбу и, ещё не понимая, что эта нарядная девушка через всё пространство танцевального зала идёт к нему, вдруг узнал Зойку. Зойка, быстро и меленько перебирая ногами и постукивая каблучками, шла к нему, вытянув шею и дерзко выставив подбородок, и распахнутые её глаза под вздрагивающими ресницами, наполненные страхом и торжеством, смотрели на него. Зойка остановилась перед Алёшкой, чуть присела в поклоне, протянула руки.
Алёшка застыл в изумлении: Зойка ли это? Какая фея преобразила её? Кто уложил смешные крендельки её косичек в гордую причёску? Кто дал ей эту красоту и дерзость?..
Алёшка не верил в сказку, но не знал и того, что фею заменили добрые руки Васёнки и всё сокрушающий характер Жени Киселёвой. Когда в отчаянье девичьей ревности Зойка выплакала Васёнке своё горе, бывшая тут Женя крикнула:
— А ты прынцессой стань перед ним. Затми ейное обличье! Нинка-Денежка, ни по каким статьям перед тобой не выдюжит!..
Васёнка в материнской горести вздохнула:
— У принцесс — наряды…
— Будет наряд! — вдруг озлобилась на кого-то Женя. — Я из этой Зинки-женихалки не то, что туфли, душу вытрясу!
И вытрясла — и платье с кружевом, и модные туфли! Всё остальное доделали заботы Васёнки…
Зойка стояла перед ним, подняв побледневшее лицо, вся — ожидание, вся — открытость, и Алёшка, подчиняясь Зойкиным зовущим тревожным глазам, сжал пальцами её горячую ладонь.