— Ты что это писать удумал?.. — спросил он.
— Протокол.
— Какой такой протокол? — он зашёл к леснику с одной стороны, потом с другой. — Спрячь бумагу. От греха спрячь…
— Не могу, Севастьяныч. Закон!.. — Красношеин, локтем прижав к планшету бумагу, медленно чинил ножом карандаш. Порубщик, будто заворожённый, глядел, как у карандаша острится чёрное грифельное жало.
— Ты погоди! Ты погляди, — он говорил и толкал Красношеина в плечо. — Кабы я посаженное губил. Эвон деревьев-то сколько!.. А ты одну лесину в документ пишешь! Спрячь бумагу, не греши…
Красношеин положил в карман нож, не торопясь стал писать.
— Иди-ка, Севастьяныч, подпиши протокол, — позвал он. Мужик затравленно поглядел на лесника, отшвырнул не докуренную папиросу.
— Не обучен писать! — сказал он глухо и пошёл к лошади.
Красношеин поднялся, не спеша подошёл к брошенному окурку, каблуком втоптал в землю.
— Это во-первых, — сказал он спокойно. — Огонь бросать в лесу — покушаться на народное добро. Можно и под суд попасть. Во-вторых, брёвна придётся свалить.
Мужик качнулся, будто его толкнули.
— Как это свалить?! — сказал он оторопело. — Ты же в бумаге всё описал! Всё одно платить… Отдай лесину-то!
Он склонился с протянутой рукой, будто просил о милости.
Алёшка увидел протянутую, запачканную смолой и землёй руку, и сердце его сдавила жалость.
Он подошёл к Красношеину.
— Отпустите их! Пускай едут, — тихо сказал он. — Сосну не вернуть. А билет потом возьмут…
Порубщик в изумлении вскинул голову, его скорбное лицо осветилось надеждой.
— Во! — закричал он леснику, показывая рукой на Алёшку. — Видишь? Это — человек!
Алёшка заметил, как странно улыбнулся Красношеин. Он сложил протокол, убрал в планшет. Не изменив голоса, спокойно сказал:
— Помочь? Или сами брёвна свалите?..
Когда потные и грязные порубщики сели в пустые дроги, мужик, тот, что вёл разговор, дрожащими руками перебрал вожжи, сказал:
— Не узнаю тебя, Леонид Иванович. Не узнаю!
— Езжай, езжай, Севастьяныч! — Красношеин размашистым движением закинул за плечо бердану. Лицо его блестело, как после трудной работы.
— Видал нашу службу? — сказал он Алёшке, когда они вышли на дорогу. — Это, говоря политически, ещё Лига наций. Бывает и Хасан!..
Алёшка промолчал.
2— Что, Алексей, спал плохо или ел плохо? Что смурый?..
Красношеин сидел, привалясь к сосне. Одну ногу вытянул по земле, другую подогнул к животу. Фуражку сдвинул к затылку. Довольно щурился от невысокого солнца, светившего сквозь прохладные стволы бора косым расколотым светом. От его тяжёлых рук, широких плеч, короткой шеи исходила мужицкая ленивая сила, и Алёшка, вот уже часа два ходивший с ним по лесу и ожидавший от него исповеди и покаяния, чувствовал, что эта сытая лесниковская сила ему не подвластна.
То, что Красношеин сделал с филинскими мужиками, было правильно. Но Алёшка не понимал, зачем расчётливо он заставил мужиков работать. Он стоял за деревьями, ждал, когда мужики распилят сосну, взвалят тяжёлые кряжи на телегу, потом заставил разгружать. Зачем? Можно было выйти к мужикам, когда сосна была ещё не распилена. Открыто подойти, составить протокол. А Красношеин выжидал. Травил мужиков, как дичь! Это было нечестно, Алёшке это не понравилось. И всё-таки это полбеды.
Гром с ясного неба грянул наутро, когда Алёшка пришёл к тому месту, где ещё вчера хозяйничали порубщики.
Исчезло всё. Ни веток, ни зелёной вершины, что вчера лежала, как отрубленная голова. Чернело лишь огромное огнище, покрытое белёсым, ещё не остывшим пеплом. Свежий пень, вчера открытый, как рана, теперь был воровски укрыт пластами рыжего мха. Кряжи с дороги исчезли. «Ловко, — думал Алёшка. — Как в книге! Злодеи заметают следы…»
Он ещё не знал, какой бурей чувств обернётся для него эта украденная сосна! Он бежал в посёлок и в отчаянье твердил: «Мерзко. Подло… А я ещё жалел тех мужиков!..»
Красношеина в конторе он не нашёл. Где-то на стройке был отец. Алёшка в нетерпении метался по коридору и, наконец, решившись, пошёл к лесничему.
3Лесничий Бронислав Феликсович Громбчевский не ожидал увидеть в своём кабинете Алёшку. Он вышел из-за стола, полуобнял его за плечи.
— Здравствуйте, Алёша. Чем обязан?.. Прошу, садитесь…
Алёшка, сдерживая дыхание, досадливо смахивая с подбородка пот, сказал о своей просьбе.
Бронислав Феликсович был высок, худ, стремителен в движениях и вежлив. Он внимательно просмотрел книгу отпуска леса, тонким аккуратным пальцем отчёркивая каждую запись.