Зойка тихо вышла из калитки, потупясь, стояла, босой ногой оглаживая траву.
Женщина высвободила из-под пальто ноги в туфлях, села.
— Тебя как звать? — спросила женщина.
— Зойкой…
— Как вы здесь живёте, девочка? — как-то печально спросила женщина.
Зойка качнула полными плечиками.
— Кто как… — сказала она неопределённо и, спохватившись, быстро-быстро заговорила: — У нас туточки хорошо! Во-он, за полем, Волга, а перед тем вон бором — Нёмда. А в бору грибов!.. Если все брать, на коне не увезёшь!.. А вы из Москвы? Из самой-самой?.. А ты где там учился? — спросила она парня. — В тринадцатой?
— В сто тринадцатой.
— Правда?! И по списку ты тринадцатый?!
Парень смутился, снял очки, сунул в нагрудный карман.
— Не помню, кажется, восемнадцатый, — пробормотал он.
— Это же близко! — крикнула Зойка. — Письмо тебе не передавали? В настоящем конверте. Красная марка. Отсюда, из Семигорья?!
Если бы парень набрался смелости и посмотрел, он увидел бы, что глаза на круглом Зойкином лице блестят ослепительней, чем река под солнцем. Парень не успел ответить.
Быстрый дяденька в очках как будто вырос у подводы, оживлённо сказал:
— Ну, кажется, всё в порядке! Знакомьтесь: это — моя жена, Елена Васильевна. Это сын, Алёшка, охотник, рыбак, спортсмен и прочее.
Из-за дяденьки выступил лесник Красношеин, и Зойка в изумлении отступила на шаг: он, сосед ли это? Зойка знала лесника как самого важного человека на селе. С ним, молодым, первыми здоровались старики, для него, как для жданного гостя, хозяйки варили пиво, в их доме даже скупая Капитолина выставляла на стол всё: и огурчики, и грибки, и мёд-слезинку, и копчёное, и варёное, и жарёное…
Лесник и сам чувствовал свою важность: ходил лениво, постукивая пальцами по своей командирской планшетке. И вот — ну и карусель! — лесник шагнул к подводе и согнулся, как коромысло. Фуражку он держал в руке. И когда осторожно здоровался с женщиной на подводе, его всем известная командирская планшетка, которую он носил через плечо на узком ремешке, свесилась и качалась на шее, как ботало на быке. Он долго жал парню руку и говорил: «Рад буду помочь… рад буду… рад…»
Дяденька в чёрной гимнастёрке платком вытер лоб и шею.
— Ну, что же, теперь нам осталось перебраться в посёлок. Это на той стороне?
Лесник живо откликнулся:
— Совершенно точно. Мы это живо сорганизуем!
Он подбежал к первой подводе и скомандовал Петру Плохову:
— А ну, давай к перевозу! — И быстро пошёл вперёд. Обе лошади затрусили рысью к реке. Зойка видела, как парень Алёшка тихонько надел очки, обернулся и долго смотрел в её сторону.
Подводы скрылись под косогором. Пыль, жёлтая от солнца, поднялась с дороги, медленно осела на поле.
«А дяденька, видать, начальник!» — подумала Зойка и вдруг крикнула на всю улицу:
— Ну и карусель!.. — И понеслась через калитку к крыльцу, на сеновал.
— Витька! Витька! Что я видела! — кричала Зойка, в торопливости запинаясь ногами о перекладины лестницы.
Витька лежал в сене, закинув руки за голову. Он не пошевелился, не открыл глаз, но Зойка знала, что брат не спит.
— Витька! Послушай!
Витька молчал. Зойка внимательно посмотрела в деланно-спокойное лицо брата, толкнула в плечо.
— Всё думаешь!.. — сказала с упрёком.
Внизу хлопнула тяжёлая дверь, заскрипели перекладины лестницы.
— Капитолина лезет. Прячься! — шепнула Зойка и, перекатившись с боку на бок, как мышь, юркнула в выкопанную в сене нору. Витька не двинулся, только скосил глаза на лаз.
На сеновал поднялась Васёнка, на плечах платок, ноги босые.
— Капа ругается! — строго сказала Васёнка и, не удержав себя, засмеялась. — Шли бы в дом. Отец уж ест. Ты, Вить, как поешь, приходи на Заовраженское поле. Макар наказывал.
Витька приподнялся, рукой сдвинул упавшую на глаз чёлку.
— Сам наказывал! — спросил он недоверчиво.
— А ты сбегай! Спытай, коли не веришь! Ну, я побягу, уж в колесо звонят… — Васёнка, как все в округе, говорила мягко и певуче.
Она сняла с плеч платок, повязала голову, наглухо закрыв гладкие тёмные волосы. Теперь на её загорелом, круглом, как у Зойки, лице чернели одни только глаза. Она подняла с сена грабли, перехватывая их ловчее, подкинула на руке.