«Здравствуй, дорогая подруга Наташа!
Шлёт тебе поклон твоя подруга Феня. А ещё велят передавать поклоны все нечаевские девчата. И бабы, которые узнали, что письмо шлю в Москву, тоже велели кланяться.
Как интернатские ребята уехали, все вас стали жалеть и скучать. Беспорядку с вами было много, да зато веселее. Разные постановки в школе делали и выступления. Только наши учителя о вас не скучают. Говорят, интернатские в классе шумели и посторонние вопросы привычка у них была задавать.
Дорогая моя подруга Наташа! Не перо пишет, не чернильница — пишет горюча слеза. Привязалась к нам с мамкой худая жизнь да никак не отвяжется. Нет вестей от Лёньки и нет! Приду из школы и плачу. Всё вспоминается, как до войны жили! Лампа горела ярко, а тятя любил вечером газету читать или самокрутку свёртывает и что-нибудь рассказывает. А мамка была весёлая и обходительная. Я всё думала, мамка у меня молодая. А теперь гляжу: вовсе старая. Ляжет на печку с сумерек и молчит. На корову и то не выйдет во двор поглядеть. Словно ничего ей не надо. Бабы ругают, говорят, у тебя дочка растёт, или хочешь Феньку в сиротках оставить? А ей не до меня. О Лёньке сохнет, а о Лёньке слуху нет. И куда только он затерялся? Неужто так мы его и не сыщем? Была бы моя воля да кабы мамушки не жаль, убежала бы от тоски в партизанки!
Любимая подруга Наташа, узнай поскорее в Москве, жив ли наш Лёнька. Извелось моё сердце слушать, как по ночам мать горюет, словно слепой козёл об ясли колотится.
Пришли мне книжку про войну и по истории. Пиши ответ, как живёшь.
Наташа читала, не замечая ни Тасиных усилий подглядеть на конверте, от кого и откуда прислано ей такое большое письмо; ни болтовни и гама за партами, какие бывают только перед уроком, к которому привыкли относиться беспечно; ни появления в классе учительницы литературы и русского языка Дарьи Леонидовны.
Это была молодая учительница. Совсем молодая, по виду едва ли старше двадцати лет. С её приходом гвалт в классе не утих, а, напротив, усилился.
— Дарья Леонидовна! Почему вы с тетрадями? Зачем вы их принесли? — кричали девочки, словно нарочно стуча и хлопая крышками парт.
Люда Григорьева, похожая на сову в своих круглых, в роговой оправе очках, с остреньким, как клювик, носом, выпалила без церемоний:
— Дарья Леонидовна! Вы, должно быть, не знаете: все учителя о письменной предупреждают заранее.
Люда Григорьева вообще любила вступать в спор с учителями и озадачивать их дерзкими вопросами, а чтобы спорить с Дарьей Леонидовной, и вовсе особой отваги не надобно. Неуверенность учительницы и привычка краснеть были слишком заметны. Дарья Леонидовна только кончила вуз и впервые этой осенью пришла в школу работать.
— Если у человека нет опыта, понятно, он будет делать ошибки, — снисходительным тоном рассуждала Валя Кесарева. Она отвечала Дарье Леонидовне так же хорошо, как другим учителям, но чуть небрежно.
— А всё же попробуйте написать сочинение, — полуспрашивая, сказала Дарья Леонидовна.
Шум в классе поднялся невообразимый.
— Не будем пробовать! Не умеем! Мы не писатели! — неслось с парт.
— Без подготовки! Ужас, вот ужас-то! — ахала Лена Родионова.
— А мне нечем писать, — невинно заявила Тася, на глазах у всех пряча ручку в пенал.
— И мне!
— И я позабыла перо.
— И я…
Валя Кесарева, делая вид, что помогает учительнице водворить порядок, покрикивала в качестве старосты класса:
— Тише, вы! Замолчите!
— Не твоё дело! — кричали в ответ.
Тридцать девочек, безмолвных и внимательных на уроках Захара Петровича, с непостижимой быстротой превратились в беспечных бездельниц. Дарья Леонидовна в каком-то одеревенении молчала, стараясь унять обиженное подёргивание губ. Вдруг посреди хаоса раздался спасительный голос Жени Спивак:
— Дарья Леонидовна, о чём будем писать?
Учительница увидела большеротую девочку со смешными метёлками чёрных косичек. Девочка доверчиво улыбалась ей с задней парты. Дарья Леонидовна поняла — протянута рука помощи. Ей не давали утонуть.
— Я хочу знать, что вы думаете о дружбе, — сказала она насколько возможно естественно. Как будто пришла побеседовать со старыми знакомыми, привыкшими с полуслова понимать все твои мысли.
Совсем недавно вопрос о дружбе задан был классу Зинаидой Рафаиловной.
Разговор продолжался. Может быть, он подсказан Дарье Леонидовне Белым медведем?