Дома над столом Даши висела вырезанная из газеты фотография Зои с верёвкой на тонкой девичьей шее. Запрокинутая голова, прекрасное лицо с печатью испытанных мук и несломленной твёрдости.
В трудные минуты жизни Дашенька смотрела на лицо Зои. Мысленно она говорила ей:
«Тебе по силам совершить бессмертный подвиг. Ты даже не знала, станет ли известно людям твоё имя. А я?..»
Трудные минуты в Дашиной жизни выпадали нередко. В сущности, вся её жизнь состояла из маленьких неотвязных, как укусы комара, огорчений. Посредственная, невидная, далёкая от подвигов жизнь школьной учительницы, которая к тому же не очень-то хорошо справляется с делом!
«Если бы их надо было учить только писать без ошибок, — думала Даша о своих ученицах, — я терялась бы из-за любой неудачи. Но я хочу учить их не только этому. Мечтать. Быть готовым на подвиг, как Зоя! Я знаю, как это трудно, потому и не падаю духом из-за каждой неудачи».
Дашенька обманывала себя. Она слишком часто падала духом.
Девочки седьмого класса «А», где она была руководительницей, казались ей похожими на сорок. Они охотно болтали, им нравилось секретничать и смеяться. Они ссорились из-за пустяков, мирились и снова ссорились. Стихали от окриков. Боялись плохих отметок.
Прошло немало времени; Дарья Леонидовна не решалась заговорить с ученицами о своём маяке — Зоиной юности.
Победа приходит не сразу
Мальчики и девочки в очках, да ещё в роговой оправе, обычно производят солидное впечатление и действительно чаще бывают серьёзными людьми. Читают кучи книг, произносят на классных собраниях речи, иногда даже ведут дневники, где записывают свои размышления о разных случаях жизни.
Но Люда Григорьева, по прозвищу «Сова», несмотря на очки, была самым легкомысленным созданием в классе. Она отличалась необычайной болтливостью и любила разносить новости по всей школе. Характером Люда напоминала не сову, а больше сороку.
— Несёт! — возвестила она, бурей врываясь в класс. — Девочки, а что было!
Все стихли, ожидая очередных новостей.
— Я вошла в учительскую, будто за мелом, а Дарья Леонидовна показывает одну тетрадку 3. П., а 3. П. качает головой. Вот так, точь-в-точь маятник. — Люда изобразила качание маятника. — Удивляюсь, мол. Не ожидал, мол! Я — юрк, и сюда. Чья тетрадь, угадайте!
Головы, как по команде, повернулись в сторону Вали Кесаревой. Ни одна чёрточка не дрогнула на её надменном лице — всем, кому охота, позволялось восхищаться её, Вали Кесаревой, одарённостью.
Секунду спустя Дарья Леонидовна принесла в класс тетради и встречена была тишиной.
Дарья Леонидовна казалась необыкновенно хороша в этот день! Она улыбалась — вот в чём отгадка.
Это случалось не каждый урок: вечные недоразумения и суета в седьмом «А» редко располагали её улыбаться. Она положила тетради на стол и взяла из кипы одну. Тетради для классных сочинений хранились в учительской и по виду были все одинаковы. Валя Кесарева выпрямилась, чуть побледнела, облизнула пересохшие губы.
Работа Тихоновой Наташи, — сказала Дарья Леонидовна.
Ответом был общий вздох удивления. Тихоновой? Не может быть! Неужели!.. Но больше всех поражена была сама Тихонова. В груди Наташи стало тесно, она не решалась поднять глаза, пристально изучая чернильницу, пока Дарья Леонидовна читала вслух её сочинение. Слушая со стороны свой рассказ, Наташа вновь поняла, какой хороший человек Феня Михеева, какая трудная у неё жизнь!
— Это называется мужеством, — сказала Дарья Леонидовна, кончив читать. — Наверное, Феня не догадывается о своём мужестве и не думает, будет ли когда-нибудь героиней. Так Зоя…
Наконец-то Дашенька решилась заговорить о Зое со своими ученицами. Может быть, оттого, что её растрогал рассказ о Фене Михеевой. Или оттого, что сегодня девочек не надо призывать к тишине и вниманию. Вдруг они стали серьёзны. И Дашенька ужасно заволновалась, ужасно! Как будто этому часу суждено решить всё направление жизни её учениц.
Январь сорок второго года был лютый. Студёные бураны обрушивались на уральский город. Выли ветры, гудя, словно в рог, вдоль каменных улиц, ломая сучья деревьев в парках и садишках на окраинах города, валя телеграфные столбы, переметая дороги. Вьюжное небо летело, бурлило и падало прямо на крыши. Утром сквозь окна, затканные ледяными узорами, виден лишь мутный свет, и по свисту ветра да хлопанью ставен можно догадаться — снова метель.
Мороз. На ходу индевеет дыхание. Сугробы.
Московский институт эвакуировался в этот уральский город.