— Ребята! Девочки! Прогульщикам секрета не открывать! Прогуляла, Наташенька? А мы что знаем, то знаем! А тебе не узнать.
— Не узнать! Не узнать! — подхватили, хлопая в ладоши, девчонки.
И даже Дима, Тасин брат, с которым столько раз Наташа ставила в бочагах Бабухи жерлицы на щук и вместе ухаживала за Королевой, даже Димка дразнил:
— Отгадай! Не отгадаешь, терпи до завтрашнего утра.
Что-то случилось. Ребята ликовали вокруг костра. А Феня, изогнувшись от тяжести, тащила в конец борозды бадью.
— Чего они празднуют? — спросила Наташа, догоняя её.
Феня опрокинула бадью в ворох, подшвырнула ногой откатившуюся картофелину, вытерла рукавом потный лоб. Её чумазое лицо, с голубенькими, как цветочки льна, глазками, было грустно.
— Последний день и то скрылась.
— А-ах! — вырвалось у Наташи.
— Вот тебе и ах, руками мах. Пока разгуливала, воспитательница оповещать прибегала. Завтра интернату отъезд.
— Неужели завтра?!
— Вещи-то собрала? — озабоченно спросила Феня.
— Собрала. Мы давно собрались. Да как же так… завтра?
— Ждали, ждали да и дождались, — усмехнулась Феня. — Каждой птице своё гнездо снится. Пойдём. Надо у мамки подорожников тебе выпросить.
Они пошли полем. Земля была чёрной, а в небе оставалось светло. Слоистая, вся в ярусах, туча передвинулась выше над горизонтом, открывая красный пояс зари и разметав в беспорядке по небу разноцветные клинья — изумрудные, дымчато-серые и густой синевы. Вороха картофеля высились над развороченным полем.
— Прощайся с нашей Нечаевкой, — сказала Феня.
Они остановились на задворках, позади огорода, где белые кочаны капусты торчали из раскинувшихся по грядам тёмных листьев, словно круглые бритые головы. Побитая утренними заморозками крапива жалась к плетням.
— Письма мне шли, — деловито наказывала Феня. — Может, ненужную книжку или какой учебник пришлёшь. Пригодится. Про школу свою опиши. А уж я не знаю, как мне и быть. Лёнька велел семилетку доучиваться. Цельное лето от Лёньки ни слуху ни духу. Мамка вся извелась, горе мне с мамкой. Девчата кликнут песни петь, а мне не до песен. И что это жизнь какая у меня невесёлая! Незадачливая я на свет уродилась.
— Наговаривай на себя, — пробормотала Наташа, не зная, как утешить подругу.
— Нельзя мне семилетку бросать, — рассуждала Феня, собирая на лбу озабоченные морщинки. — Учительница совестит: у тебя брат офицер, разве можно при таком брате недоучкой остаться? И дед Леонтий своё — по прежним-то временам слыхано ли, чтобы простого колхозного парня в офицеры произвели? Тянись, говорит, девка, не роняй фамилии.
— В прежние времена и колхозов не было, — вставила Наташа.
— И вправду, какие в те поры колхозы! — согласилась Феня. — А побывала бы ты у нас до войны! Вот уж колхоз так колхоз был. Сила! Разве до войны-то кинули бы на ночь в поле картофель? А как дождик припустит? Выгребай тогда из грязи… До войны мужики соберутся артелью, в одночасье любую работу смахнут. А нынче на весь колхоз один дед Леонтий. Какой он мужик? Бородой оброс, а зубов не осталось… Вернулся бы Лёнька! Свадьбу сыграем. Невест в деревне полно. Выбирай по сердцу. Тебя из Москвы на свадьбу выпишем. Со всей роднёй.
Феня протяжно вздохнула и умолкла.
Быстро смеркалось. Разноцветные клинья в небе потемнели и сошлись в одну тяжёлую, свинцового оттенка гряду, от которой вечер стал угрюм и тревожен. Слышалось жалобное блеяние вернувшихся из стада овец.
— Эх, и досада, что интернатские уезжают! — вспомнила Феня. — Алгебра мне плохо даётся, как в школу пойду. То, бывало, ваши ребята подмогут… Историю, географию понимаю, а как сяду за задачник, ну клонит и клонит ко сну.
— И меня от задачек ко сну клонит.
— Ловка ты, Наташка, врать! — недоверчиво качнула головой Феня. — Жалко мне с тобой разлучаться.
— А мне, думаешь, не жалко?
— Наташа! Обещаем свидеться.
— Свидеться что! Поважнее что-нибудь надо обещать.
— Обещаем помнить друг дружку до гроба!
— Честное пионерское, не забуду! — с жаром сказала Наташа. — И ты поклянись.
— Честное пионерское, — повторила Феня. Она схватила руку Наташи и, расширив голубые глаза, в которых встали две прозрачные слезинки, заговорила скороговоркой: — А будь моё слово сильнее воды, выше горы, тяжеле золота, горячее кипучей смолы, крепче камня горючего…
Вдалеке призывно запел интернатский пионерский горн:
«По домам! Спать пора! Собирайтесь!»