«Кощунство, кощунство именно её назвать ограниченной! — со стыдом и отчаянием думала Дашенька. — Если Лена Родионова не знает слов для выражения чувств, я виновата, учительница! А моя ли заслуга — её великодушное сердце?»
Каждый такой урок беспощадно отяжелял Дашенькину учительскую ношу. Но опыт копился. Теперь Дашенька не рисковала рубить с плеча, как учительница французского языка Анна Юльевна, которую её двадцатипятилетний педагогический стаж забронировал от сомнений.
«Добросклонова — пустоцвет», — записано было у француженки.
О Добросклоновой Дашенька знала пока твёрдо одно: хвастлива!
— Нужно и самой что-то значить, — сказала как-то она, в десятый раз выслушав рассказ о подполковнике Добросклонове, войска которого отличились при взятии города.
— Мама говорит, Димка у нас одарённый, а тебе, говорит, хоть бы семилетку как-нибудь дотянуть, — безмятежно улыбаясь, ответила Тася.
— А сама ты как думаешь?
— Вот папа… взял штурмом город.
Дашенька не уловила связи.
— Опять папа. А ты?
— А-а мо-ой папа, — вмешалась Женя, — то-оже писал про одного са-амого обыкновенного человека, как он стал героем. Папа писал: на-адо хотеть.
Вот, оказывается, какая сложная связь! От Тасиного отца не ожидали геройства. Не записано ли в каком-нибудь учительском дневничке и о нём — пустоцвет? Пусть сейчас тот учитель краснеет…
Дашенька часто думала о Жене. Она любила её и, входя в класс, искала чёрную головку со смешными косичками, торчащими в стороны, как метёлки. Женя была неровна. То рассеянна и, казалось, ко всему равнодушна, то вдруг становилась необыкновенно внимательна к учителям и подругам и отчаянно весела. Все знали: сегодня Женя получила с фронта письмо в синем конверте.
Однажды Даша решила обойти дома своих учениц. Женин дом был ближайшим от школы, она попала к ней к первой.
— Вам кого? — ответил на звонок осторожный и тихий голос.
— Мне нужна Женя. Я учительница.
Дверь приоткрылась, держась на цепочке; кто-то рассматривал Дашу в узкую щёлку.
— Я учительница. Дарья Леонидовна, — нетерпеливо повторила Даша.
Её неохотно впустили. Крошечная седая старушка с большим, придавившим её книзу горбом стояла у двери.
— Вы Женина бабушка?
— Женя ушла к подруге делать уроки, — пожевав губами и не отвечая прямо на вопрос, сказала маленькая старушка.
— Почему она не занимается дома? — удивилась Даша. — Может быть, решила развлечься?
Бабушка по-стариковски затрясла головой, в её чёрных глазах, влажных, словно после слёз, Даша увидала укор.
— Если Женя сказала, что идёт делать уроки, она будет делать уроки, а не развлекаться.
— Простите, — смутилась Дашенька. — Я зашла просто так. Женя хорошая девочка.
— Спасибо на добром слове, — ответила бабушка, тряся головой. — Пройдите в комнату, если зашли. Садитесь. Побеседуйте немного со старухой. Кому нужна бедная старая женщина, у которой была радость — сын, а теперь — где эта радость?
Они жили с Женей в комнате, разделённой книжными шкафами и ситцевой занавеской на две клетушки, беспорядочно заставленные старомодными изношенными вещами и книжными полками вдоль стен. Книги лежали на столе, на полу.
— Да у вас целая библиотека! — с невольной завистью воскликнула Дашенька.
— Зато другого нет ничего. Даже хорошей кровати, отдохнуть, когда ноют старые кости, — ответила бабушка.
Она села, сложив на коленях руки, и смотрела на Дашу чёрными, влажными глазами.
— Если бы вы хоть разок взглянули на моего сына, Жениного отца! Какой это человек, какой человек! Есть ли умная книга на свете, которую он не прочёл! Он гонялся за книгами, когда у других мальчишек только шалости в голове. Теперь Женя эти книги читает.
— Женя хорошая девочка, — повторила Даша, чувствуя подступающие отчего-то к горлу слёзы.
— Поглядите-ка! Вот поглядите.
Бабушка достала с книжной полки толстую папку, развязала тесёмки, и Даша увидела груду писем в синих конвертах.
— Его письма. Каждую неделю Женя получает письмо. Читает и думает. Я старая женщина, а девочка думает больше меня.
Она взяла письмо, лежащее сверху, протянула Даше.
— Прочитайте, если вам интересно, и узнаете, о чём думает девочка. Отец для Жени первый человек. С малых лет она привыкла верить каждому его слову. Читайте.
Бабушка села, положив на колени руки со сморщенной, как серая тряпка, кожей, набухшими синими жилками, и тихонько трясла головой. Горб давил её, словно привязанный за плечи мешок. Даша вынула из конверта мелко исписанную четвертушку бумаги: