Выбрать главу

— Вас слишком много, — недовольно сказала она. — Наталка, предупреждали тебя, чтобы нашествия не было! Придётся половину отправлять обратно.

— Голубчик Катя! Это невозможно, нельзя! На первый раз пустите нас всех! — взмолилась Дарья Леонидовна.

Она так упрашивала, что Катя сдалась.

— Не топать, не болтать, ничего не цапать руками! — вполголоса давала последние распоряжения Катя. — Побеседуете недолго и на цыпочках отправитесь вон. А останется… Кто останется?

— Я!

Валя вытянулась в струну, напрягши все мускулы, как боец, слушающий приказ: наступление! Она прижимала к груди сборник алгебраических задач, и зеленоватые глаза её то погасали, то разгорались в нетерпеливом томлении.

Катя внимательно в неё вгляделась и, неожиданно подобрев, сказала:

— Отлично!

Должно быть, она поняла, что Валю Кесареву надо подбодрить.

— Смелей, Валя Кесарева! Взвод, за мной, шагом марш! Без шума.

Она приложила палец к губам, лёгкая, как веточка, весёлая, милая Катя, Наташина сестра, которую Наташа почти до слёз, с восхищением любила!

Девочки бесшумно, гуськом поднялись на второй этаж. Дима и Федя шли сзади, перемигиваясь и подталкивая друг друга локтями, не от веселья, а, скорее, от робости, заразившей и их.

Палата — Катин класс — была просторна и от белых марлевых занавесок на окнах, белых кроватей, белых тумбочек очень светла. Раненые встретили ребят с дружелюбным вниманием.

— Здравствуйте, — нестройным хором сказали ребята, остановившись в дверях.

— Товарищи! — поспешно и как-то неестественно бодро подхватила Катя. — Пришли пионерки из шестьсот седьмой школы. Они хотят познакомиться и чем могут помочь. Некоторые из вас, товарищи, изъявили желание учиться… например, вы, Алексей…

Катя шагнула к окну, где раньше стояла её школьная парта, а теперь, вытянув на табурет забинтованную ногу, сидел на койке бритоголовый, с длинной мальчишеской шеей, худощавый паренёк, серые глаза которого одновременно казались злыми и грустными.

— Вы, Алексей… вам не так уж далеко до выписки, вы согласны повторить кое-что… подзаняться, ведь не во вред же это, ведь верно? — торопилась Катя.

Наташа с удивлением услыхала в её тоне просительность, даже несмелость.

— Может, верно, а может, нет, — равнодушно сказал Алексей, отвернувшись к окну.

— Так я и знала! — жалобно вырвалось у Кати. Сосед Алексея, должно быть выздоравливающий, на тумбочке которого стояла шахматная доска в разгаре сражения чёрных и белых, оторвался от обдумывания партии и сказал небрежно и коротко, как отрубил:

— Изломался ты, парень, тошно глядеть!

В другом конце палаты немолодой рассудительный голос просипел, давясь кашлем:

— Что было, быльём поросло. Дальше жизнь обдумывать надо. Безногий да недоученный, куда подашься?

— Девочки, идите ближе! — почти резко позвала Катя. — Что вы переваливаетесь, как гусыни? — шепнула она с досадой. — Алексей, ваши учителя. Представляю.

Он медленно повернул от окна бритую голову на длинной шее, торчавшей из расстёгнутого ворота, насмешливым взглядом окинул группу школьниц в пионерских галстуках и чёрных передниках, негромко присвистнул:

— Учителя! Учите, мне всё одно.

— То и худо, что всё одно, — опять вмешался сиплый голос. — Незнайка лежит, а знайка и без ноги бежит.

— Ах, и надоели мне агитации ваши! — бормотнул Алексей, ненужно переставляя прислонённый к тумбочке костыль и исподлобья неспокойно взглядывая на Катю.

Она стояла в ногах койки, так крепко ухватившись обеими руками за спинку, что пальцы у неё побелели, и отвечала ему тихим, упрямо-настойчивым взглядом. Наташе показалось, меж ними идёт давний спор. О чём? Она не могла разгадать.

— Товарищ лейтенант, вы пехотинец, или артиллерист, или танкист? — внезапно расхрабрившись, задала вопрос Тася.

— Ишь, они и в военных специальностях разбираются, — криво усмехнулся Алексей.

Он говорил задиристым тоном, каким говорят замкнутые и очень самолюбивые мальчишки, когда хотят скрыть от людей обиду и горе, с которыми не могут и не умеют смириться. Он петушился, а мысль о беде, видно, не выходила у него из головы.

— Расскажите, как вы бывали в боях, — вежливо попросила Маня Шепелева, вскинув послушные глаза на учительницу, чтобы удостовериться, правильно ли они ведут беседу.