— Можно, чего не отдать, — с восхищением поглядев на офицера, примирительно ответил сивоусый. — Ох, хитёр ты, ваше благородие!
Остальные солдаты, начавшие столь деликатно освобождать пруссакам пространство боя и давно уже окружившие говорящих, теперь тоже одобрительно загалдели.
— Ну а если можно, тогда слушай меня! Пробежки ваши на сем кончим! Ружья зарядить. Лечь и ждать: стрелять по моей команде. В штыки идти тоже всем по команде. И кучно.
Через несколько секунд вместо беспорядочной толпы, пытающейся обогнать свой страх, лежали, выставив оружие в сторону врага, четыре густых ряда пехоты. Появились быстро приближавшиеся пруссаки.
— Огонь! — Залп для королевской пехоты был неожиданным. И весьма ощутимым. Но инерция набравшего силу движения, гнала их вперёд, и остановить их сейчас могло лишь такое же встречное движение — пули в данном случае были уже бессильны. Офицер понял это:
— В штыки! Вперёд!
Его солдаты набрали необходимый разгон и встретили пруссаков грудь в грудь. Лязг стали, тяжёлое, запалённое дыхание людей, знающих, что сейчас они живут свои последние мгновения, крики — победные и скорбные — раненых и умирающих в момент наполнили всё пространство тем шумом, услышав который не стыдно и поседеть.
Мало кто мог выдержать штыковую атаку русской пехоты. Не оказались исключением и солдаты Фридриха. Прекрасно обученные профессионалы, они умели и любили воевать в монолите строя, чаще — с помощью ружейного огня, и всегда — под взглядом строгих, но мудрых начальников. Бой на штыках же — бой индивидуальный. Когда ты сам себе командир, когда ты сам для себя решаешь — упасть ли тебе, притворись мёртвым, в надежде, что пронесёт и тебя не заметят, или встретить блеск стали твёрдым взглядом. Прусская армия не горела неукротимым желанием положить животы своя во славу короля Фридриха, и поэтому поле боя осталось за русскими. Новая контратака — солдат в атаку гнали унтера и офицеры — и снова после прямой сшибки пруссаки откатились обратно. Как волна, набрасываясь на утёс, откатывается вновь и вновь, оставляя пену — убитых и раненых.
Таким был один из островков сопротивления — разорванное русское каре не разбежалось, а дралось малыми группами, понемногу опять начиная соединяться в единое компактное целое. Как ртуть.
Преданные и брошенные начальством русские солдаты стояли и умирали каждый на своём месте. Но не отступали. «Мёртвые сраму не имут», — говорил князь Святослав. Действительно, с точки зрения стратегии и тактики этот бой был проигран русской армией — её атаковали, она невероятно медленно отступала, сжимаясь во всё более и более плотное ядро, теряла свою живую силу, но она не поддалась панике, она не бросила оружия и не сдалась на милость счастливого победителя и тем самым поломала его намерения, лишив его окончательной военной удачи.
Румянцева не было в этом сражении — его корпус Фермор направил к Шведту, расположенному также на Одере на расстоянии порядка шестидесяти километров от Кюстрина, где ожидалась переправа неприятеля. Не удовлетворясь этим, Фермор приказал отделить Румянцеву от своего корпуса отряд генерала Рязанова — для осады Кольберга. Командир корпуса предупреждал главнокомандующего, чем может кончиться подобное распыление сил, но ему не вняли, й теперь, в день боя, он ждал распоряжений Фермора о своих дальнейших действиях, расположившись лагерем у одной из многих измученных войной немецких деревень.
Постоянно обвиняемый в своеволии, на этот раз он решил дождаться распоряжений командования, хотя, как военачальник, и понимал, что единственное правильное с его стороны действие — это идти на соединение с главными силами армии. Но решился ли Фермор на генеральное сражение или опять начнёт набившие уже оскомину проволочки мелких стычек?
Начавшаяся вдалеке канонада, всё более и более усиливающаяся, положила конец его сомнениям.
— Господин бригадир, приказываю вам завладеть неприятельской переправой.
Бригадир Берг, молча отдав честь, послал свой отряд с места в галоп.
Румянцев обернулся к адъютанту:
— Потрудитесь передать: полкам быть готовыми к выступлению.
По лагерю разнёсся шум команд. Все и всё пришло в движение. Началось построение в батальонные колонны. Разговоры в них ещё не до конца затихли, как с аванпостов начал приближаться, разрастаясь по мере движения, встревоженный гул. Выскочив из палатки, командир корпуса увидел своего родственника и приятеля — командира одной из дивизий армии князя Голицына.