— Не извратили, Дмитрий Николаевич.
— А как же тогда верноподданность? Будете ли вы верным такому властителю или нарушите свой так лелеемый принцип?
— Не знаю.
— Вот именно. Не знаете, Александр Андреевич. Что свидетельствует о вашей совести. От чего и происходит сей разговор. Поэтому я ещё раз вам скажу: я не желаю верить в нечто зыбкое, размытое, неопределённое. Я солдат и хочу определённости и постоянства. Эту определённость мне даёт вера в землю моих предков, которую они обильно поливали своей кровью, защищая её от различных любителей полакомиться за чужой счёт, от желающих дать нам новых властителей, к которым мы бы — по их замыслу — со временем бы начали испытывать верноподданнические чувства. Теперь на смену всем павшим пришёл я, а за мной — мои дети. Это и есть верность, Александр Андреевич. Иную мы вряд ли с вами измыслим.
— Может быть, вы и правы, Дмитрий Николаевич.
Не может быть, а точно. Но я не хочу вам навязывать то, во что верую сам. Вера, не осенённая разумом, слепа. Подумайте на досуге. А пока предлагаю, оставив сии высокие материи, отдать должное вашим чудесным пирожкам.
Семилетняя война в мемуарах
Чем ближе происходящие события к дням сегодняшним, тем больше письменных источников спешат сообщить нам о них. Такая тенденция особенно явственно прослеживается с XVII! века, века Просвещения, с его культом письменного слова, обвала мемуаристики и эпистол. Семилетняя война здесь не исключение. О ней, о мире, существовавшем параллельно с ней и определявшем её, вспоминают много и с удовольствием, находя в воспоминаниях отдохновение души. Известный русский мемуарист этого столетия А. Болотов, без которого уже давно не мыслится изучения данной эпохи, удачно оказывается участником этих событий и охотно делится и воспоминаниями о ней, и слухами-раздумьями о её причинах:
“Так всё полыхнуло. Многих в Европе опалило сразу. Россия по своей всегдашней привычке медленно запрягать вступила в дело не сразу, но, уж раз вступив, понеслась вперёд с грохотом, слышным по всей европейской округе”.
Речь прежде всего идёт о Гросс-Егерсдорфе, дело при котором вновь напомнило европейским стратегам похождения полков Петра I по западным уж и не таким просторным просторам. Вновь вспоминает Болотов:
“Так под подзабытое Европой русское “ура” Фридрих получил нового серьёзного противника, в конце концов сломавшего почти все его планы”.
А они были хороши, как и исполнители, любовно набираемые королём-полководцем по многим городам и странам. Чему подтверждением мемуары шведского графа де Гордта (1720—1785), профессионального солдата, привыкшего разборчиво продавать свою шпагу:
“Между тем я с участием и любопытством следил за ходом войны, возгоревшейся между многими союзными державами и королём Прусским. Я восхищался этим монархом, на которого нападали со всех сторон и который всегда был готов встретить неприятеля лицом к лицу; он соединял с знанием военного искусства храбрость, твёрдость и удивительную деятельность, терпел неудачи и вслед затем возмещал их с выгодой, уничтожал в свою очередь неприятеля и блестящими победами завоёвывал себе бессмертие.
Я видел, что и мои соотечественники, всегда верные союзники Франции, были в составе могущественного союза против Пруссии, но являли в глазах Европы лишь слабый образ той отваги, которая некогда прославила их предков; среди них, в их. советах постоянно находился французский генерал, назначенный для руководства их действиями как бы для того, чтоб яснее доказать миру, до какой степени они порабощены были Версальским двором.
Я следил за всем этим по врождённому влечению к военному делу и не помышлял, что судьба снова повлечёт меня на этот путь.
Король Прусский, после славной кампании 1757 года, воспользовался зимой, чтобы пополнить потери своей армии, и собрал новые войска. Он знал от многих английских и голландских офицеров, вступивших к нему в службу волонтёрами, что один их старый товарищ по походам во Фландрии, составивший себе тогда некоторую репутацию, проживал в маленьком уголке Германии. Он предложил мне через своего министра в Гамбурге вступить к нему в службу. Я принял без колебания это предложение столь почётное и вполне согласное с моими наклонностями.