Я поехал к его величеству, которого главная квартира находилась зимой в одном монастыре в Силезии на границе Богемии. Он назначил меня командиром полка волонтёров в два батальона и в тот же день удостоил пригласить меня к своему столу. Я знал его только понаслышке и был весьма рад, что вижу его вблизи во всей простоте его частной жизни. Он много расспрашивал меня — то о делах Швеции, то о военных предметах. Поистине, нельзя сказать об этом монархе, чтоб он поставлял своё величие в пышности и блеске. При главной квартире его было лишь несколько человек адъютантов и служителей. Стол накрывался на восемь кувертов в шесть перемен. Говорил он поучительно и просто; но более всего поразило меня то, что, несмотря на множество выигранных сражений и громких событий, прославивших его царствование, он сохранял редкую сдержанность, и казалось, вовсе не был занят собственными подвигами.
Помню, что под конце обеда он заговорил со мной о сражении под Лейтеном. Внимание моё удвоилось, мне хотелось слышать собственные его объяснения об этом деле. Он распространился о различных движениях своей армии лишь для того, чтобы похвалить искусство своих генералов, между тем как успех этого дела зависел единственно от его собственного мужества, твёрдости и храбрости. Он прислал мне патент, и я уехал в Бреславль, где собрал всех моих офицеров. Мы взяли в наше войско много пленных австрийцев — частью силой, частью с их согласия; из пленников можно было составить до двадцати полков. Я ждал приказа о моём назначении.
Кампания открылась осадой Швейдница, который уже шесть месяцев как был в руках австрийцев. Решено было взять его. Несчастный этот город во время этой войны был осаждаем четыре раза в разное время.
Не имея важных занятий в Бреславле, я оставил офицеров обучать мой полк, а сам поехал посмотреть, как поведут осаду, но вскоре заметил, что не тут мог выказать себя прусский воин и что в этом деле он может многому ещё поучиться у француза. Город всё-таки взяли. Комендант сдался на капитуляцию и вышел через двадцать четыре часа со всем гарнизоном, взятым в плен.
Король пошёл в Моравию, где первым делом осадил Ольмюц; а я в то время получил приказ идти к Штетину. Мой полк, почти весь составленный из австрийских пленных, должен был быть вооружён и обмундирован, чем я и занялся по приходе туда. Затем я получил приказание соединиться с армией генерала графа Дона, стоявшего ещё в Шведской Померании, близ Стральзунда. Главная квартира генерала была в Грейфсвальде. Я явился к нему, чтоб известить его о прибытии моего полка в Штетин. Он принял меня вежливо и удержал у себя на два дня. Тут мне представился случай узнать подробно, как шведы и маркиз Монталамбер дали себя запереть в Штральзунде и на острове Рюгене. Я заметил, что на их счастье граф Дона должен был отступить при приближении русской армии, быстро подвигавшейся под начальством генерала графа Фермора. Эта армия была в Пруссии ещё в прошлом году, под командой фельдмаршала графа Апраксина и состояла из ста тысяч человек; непонятно почему, выиграв у пруссаков, бывших под начальством генерала Левальда, сражение под Егерсдорфом, она поспешно оставила Пруссию. Много было слухов по поводу этого отступления. Одни уверяли, что канцлер граф Бестужев, вместе с Апраксиным, распорядились об отступлении без ведома императрицы Елизаветы, которая была непримиримым врагом короля Прусского, другие думали, что причины того кроются в интригах английского двора, союзника Пруссии. Как бы то ни было, но два посланника, австрийский и французский, так усиленно роптали, что Бестужев и Апраксин были лишены чинов и отправлены в ссылку. Последний умер от удара на полпути в Петербург.
Русская армия возвратилась, чтобы снова занять Пруссию, под командой генерала Фермора и не встретила сопротивления, потому что король, после отступления русских, велел фельдмаршалу Левальду идти в Померанию против шведов. Но Левальд, по старости, оставил армию; вместо него вступил в командование граф Дона. Он должен был противиться русским, вступавшим уже в прусскую Померанию и Новую Марку; так как и мой полк был наконец готов для похода, то я просил генерала позволить мне идти вперёд на границу наблюдать за движением неприятеля.
Я хотел быть полезным, но также желал удалиться от границ шведских не столько из опасения попасть в руки моих преследователей, сколько потому, что не желал сражаться с моими соотечественниками. Граф Дона согласился на моё выступление, и мы условились, что, если русские возвратятся со всеми силами, со стороны Новой Марки (ещё не было известно, куда они двинутся — сюда или в Силезию), я должен буду рассчитать время нужное для пути и тотчас же извещу его о том, чтоб оказать им препятствие при самом вступлении их в эту последнюю провинцию.