— Итак, — говорил в это время Панин, — идя на соединение с австрийцами, дабы предпринять совместные с ними операции, мы должны доказать, что не опасаемся столкновения с неприятелем, пытающимся воспрепятствовать сему соединению. К тому же и Ведель, сколько известно от конфидентов, строгий наказ имеет от своего короля тревожить нас, где только встретит.
— Следственно, дружок, не миновать шармицели[7]. — сказал Салтыков. — И я такого же мнения, как ты, Пётр Иваныч. Но если нам удастся добиться соединения с союзной армией без боя, тем лучше будет.
— Сего добиться навряд удастся, — сказал бархатным баритоном генерал, сидевший у окна и рассеянно глядевший в улицу, всем видом показывая, что присутствует на совете только по крайней обязанности, что всё ему давно известно и потому не представляет никакого интереса. Это был Фермор, бывший главнокомандующий, а ныне помощник Салтыкова. — Сего добиться не удастся, — повторил он, — а потому наилучше будет перейти к обсуждению диспозиции.
— Разведку произвели? — спросил Салтыков и, увидев, что Фермор взглянул на Тотлебена, обратился к нему. — Доложите, генерал.
Тотлебен, одетый с иголочки, как будто он присутствовал на балу, поднялся с места.
— Позиция неприятельских войск у Цюллихау с фронта сильна. Принять бой тем более рискованно, что генерал Ведель с часу на час ждёт подкреплений.
Тотлебен говорил с сильным иностранным акцентом, назидательным тоном. Русские генералы угрюмо слушали его.
Салтыков всё тем же ровным голосом сказал:
— Это король Фридерик своих генералов учит избегать сражения, потому что он войскам своим не верит. У нас же, слава богу, не наёмные рейтеры, а российские рекруты под родными знамёнами бьются. Король прусский велел носы дезертирам резать, а их всё равно по сто в день к нам прибегает, хоть и безносых. А мы рядовому солдату доверять весьма можем, следственно и шармицель смело можем давать.
Тотлебен повёл рукою, как бы, выражая невозможность спорить с главнокомандующим, но в то же время несогласие своё со сказанным.
— Король Фридрих, действительно, не раз сравнивал сражение со рвотным, которое надлежит давать только, если нет иных лекарствий, — сказал он. — Но осмелюсь заметить, что и другие достойные полководцы стремились выиграть кампанию без сражения, одной угрозой коммуникациям неприятеля. Таковы были принц Евгений Савойский, герцог Мальборо, Лазарус Швенди и многие прочие.
— Так у них, батенька, тоже ведь полки были из иноземных рейтар составлены. Мы же по закону царя Петра Алексеича никого, окромя русского крестьянина, в солдаты не берём. Оно, правда, мы из чужих земель господ офицеров и инженеров приглашаем, но это, — Салтыков прищурился и хитро покосился на кусавшего губы Тотлебена, — это тоже не навеки.
Он с безмятежным видом посмотрел ещё раз на Тотлебена и вдруг новым, строгим и деловым тоном сказал:
— Одначе не время сейчас в элоквенции[8] упражняться. Надлежит нам обсудить план действий на завтра… Генерал Демику! Какие соображения насчёт позиции веделевской имеете?
Статный и крепко скроенный Демику вытянулся, словно на параде, и чётко отрапортовал:
— Прусские войска расположены в местности лесистой и болотистой, при слиянии рек Обры и Одера. Правый фланг противника прикрывается рекой Оброй. Наши разъезды под начальством поручика Бринка искали бродов на Одере, но не нашли. Левый же фланг естественного прикрытия не имеет. Там собраны поэтому главные силы неприятеля.
— Я предлагаю, — раздельно произнёс Фермор, — обрушить все силы на левый фланг Веделя и сбросить его в Обру.
Салтыков вдруг непостижимо быстрым движением хлопнул себя по затылку так, что его седые волосы взметнулись над головой.
— Муху убил, — хладнокровно пояснил он удивлённо посмотревшим на него генералам. — Совсем заела, проклятая. И что за страна: мухи по ночам ещё злее, чем днём, кусают… Не согласен я с Вилимом Вилимовичем. При атаке большую роль играет кавалерия, а здесь зейдлицевские драгуны над нашими в числе авантаж[9] имеют. Зато артиллерия у нас сильнее. Это уж спокон веков: русскую артиллерию никто не перестреляет. Верно, генерал-лейтенант?
Бороздин, влюблённый в свои пушки, покраснел, как юноша.
— Истинно так, ваше сиятельство. Бомбардиры наши не в пример лучше прусских.
Его крупная неуклюжая фигура, на которой мешковато сидел запылённый мундир, с трудом умещалась на узком табурете. Он встал и, осторожно ступая, отошёл к окну.
Шатилов, записывавший реплики и в то же время внимательно наблюдавший за всем происходящим, заметил, как Тотлебен и Фермор обменялись ироническими взглядами.