А король всё настойчивее требует немедленно, сию минуту, начать атаку.
— Что же, — говорит принц Вюртембергский, — вверим себя, если не богине разума, то хоть богине удачи.
Он оглядывает в последний раз свои эскадроны и машет платком. Кавалерия тяжёлым галопом движется к Кунерсдорфу, в открытую огненную пасть, давно приготовлению русскими.
Артиллеристы Бороздина работают на славу. Из окопов несётся густой рой пуль; тут засели полки Невский, Казанский, Псковский, 3-й и 4-й Гренадерский. Пыл пруссаков быстро остывает. Напрасно принц носится взад и вперёд в грохочущем аду. Никто больше не следует за ним. Прусская кавалерия в полном беспорядке скачет обратно.
Увидев отступление пруссаков, два эскадрона русских кирасиров и два эскадрона австрийских гусаров проскакивают через окопы и устремляются в погоню, усугубляя вмешательство противника. А пушки всё бьют и бьют, посылая вдогонку удирающим ядра и картечь.
За прудами Зейдлиц, держа на перевязи раненую руку, бледный от потери крови, привёл в порядок отступившие эскадроны. Вокруг падали долетавшие и сюда снаряды. Тугие волны горячего воздуха клубили едкую пыль. На зубах скрипел песок, и этот скрежет, как бы твердивший о бесславном отступлении, был унизителен.
— Где генерал Финк? — спросил Зейдлиц.
— Ранен.
— А Гюльзен?
— Тоже ранен.
— Позовите ко мне принца Евгения.
— Он ранен.
Зейдлиц разразился проклятием. В хорошенькую историю вовлёк их король!
Адъютанты вокруг него тревожно шептались: занятые русскими холмы покрылись чёрными точками. От Большого Шпица они быстро распространялись вниз, в лощину Кугрунда, и по направлению к Мюльбергу.
— Атака… Русские перешли в наступление… — взволнованно шепчутся адъютанты.
Нарвский, Московский, Казанский, Воронежский полки погнали неприятеля в Кугрунд. С другой стороны шли вологодцы, апшеронцы и азовцы. Сильные в обороне, русские оказались не менее сильны в наступлении. Пруссаки же, когда им довелось защищаться, не проявили и половины той стойкости, какую обнаружили утром русские. Теперь армии как бы поменялись ролями. Главная масса прусской пехоты скучилась на Мюльберге и гибла там от огня шуваловских гаубиц, искусно направляемых Бороздиным.
Фридрих понял, что на свою пехоту он больше не может рассчитывать. Оставалась кое-какая надежда на кавалерию: может быть, ей удастся хоть прикрыть отступление армии. Выполняя приказ короля, Зейдлиц вторично перевёл эскадроны через пруды и устремился на окопы. И снова его встретил непроходимый ливень пуль и ядер, а с фланга ударила на него конница. На этот раз Румянцев бросил в бой всю кавалерию. Киевские и новотроицкие кирасиры, архангелородские и рязанские конногренадёры, тобольские драгуны, и с ними австрийские гусары Коловрата и Лихтенштейна налетели на левое крыло Зейдлица и совершенно разгромили его.
Фридрих мечтал о чуде. Видя, как растекаются русские полки, уже перешедшие Мюльберг и теснящие пруссаков к болотистым берегам Тюнера, он вдруг хрипло сказал подполковнику Бидербее.
— Возьми моих лейб-кирасиров и останови или хоть задержи русских.
С замиранием сердца он следил за этой атакой. Кирасиры зашли во фланг Нарвскому полку и лихо устремились на него. Вот они врубились, прокладывая себе широкую кровавую дорогу; вот уже дрогнули ряды русских. Но что это? Откуда-то появляются толпы всадников на низкорослых лошадях Они, как туча, обволакивают кирасиров, убивают их, выхватывают их штандарт. Подполковник Бидербее тщетно бьётся в схвативших его крепких руках.
Фридрих опускает подзорную трубку. И эта карта бита…
Нарвцев выручил Чугуевский казачий полк, на долю которого выпало отразить последнюю отчаянную попытку Фридриха спасти остатки своей армии.
Теперь всё было кончено.
Панический ужас охватил всю прусскую армию. Гренадеры и кирасиры, давя друг друга, бросая ненужное им более оружие, побежали в леса и на мосты, наведённые ранним утром. Они бежали узкими проходами между озёрами, теснились на мостах и при появлении русской конницы тотчас сдавались в плен. Пионерский полк[13] сдался целиком, в полном составе.
Фридрих впал в состояние, близкое к полному исступлению. Он метался среди бегущих, уговаривал их, приказывал, бил тростью, стрелял в них из пистолета. Но тысяченогий людской поток мчался мимо него; артиллеристы, гренадеры, кирасиры, драгуны смешались, одержимые только одной мыслью о спасении.
Король, выбившись из сил, угрюмо смотрел, как бегут швейцарцы, датчане, шотландцы, шведы, саксонцы, поляки… Это он понимал: раз перестали действовать палки фельдфебелей, раз страх перед ними уступил место другому, более сильному чувству страха, — все наёмные ландскнехты и рейтары стремятся только спасти свою шкуру. Но кавалерия! Прусские дворяне, получавшие такие выгоды от военной службы! Какое огромное жалование установлено для них! Простой капитан получает тысячу пятьсот талеров в год. И бегут, бегут, как стадо напуганных баранов!