— Есть закуска! — гепард махнул лапой, призывая обжору идти за ним. Глаттони сразу же оживился, но его радость была недолгой. — На тебе двое, сейчас скажу, кто именно. Остальных не трогай.
Глаттони засопел, глядя на брата с такой мольбой в глазах, будто они проходили мимо витрины с самыми шикарными тортами и пирожными, а Энви отказался взять ему хотя бы одно.
Энви негромко зарычал. Некоторое время он наблюдал за мелким жуком, который осмелился проползти рядом с его лапой. Глаттони от дополнительного угощения не особо полегчает, но ишваритов удалось разоблачить только благодаря ему. За такое полагалось поощрение.
— Ай, фиг с тобой, — встопорщил усы гепард. — Возьми ещё двоих, только тех, кто ближе всего к нашим бунтарям. И давай потише, тут люди вообще-то живут.
Энви повёл родственников по следу, который слышал только он. Он бесшумно ступал по мокрой земле, проваливаясь в неё лапами, точно шёл по тропинке через болото. Глаттони беззаботно чавкал по лужам, даже не задумываясь, сколько от него шума. Ласт держалась ближе к Энви, умудряясь даже среди такой слякоти находить сухие проплешины, так что летящие со стороны Глаттони брызги до неё не доставали.
Энви не спешил менять облик. Хоть он и вычислил мятежную парочку, они могли быть не единственными, кто задумал бунт. Раз уж забрели сюда по воле случая, почему бы и их сразу не накрыть?
Чуткий слух вдруг уловил детские голоса. Застыв на месте, Энви развернулся на звук. Он мог ошибиться, в конце концов, в трущобах тоже есть дети. В самом Централе тоже хватает авантюристов. Да кого угодно могло сюда занести!
Зря только себя успокаивал. Стоило только внимательней прислушаться, как стало ясно: там Элрики.
Энви шибанул лапой по слякоти. Грязь из лужи забрызгала шерсть, но Энви даже не обратил на это внимания. Его мысли сейчас занимал совсем другой вопрос: каким образом Элрики оказались почти в трущобах?
— Ласт, у нас чэ-пэ, — нервно облизнулся Энви. — Тут недалеко дети, те самые.
Надо отдать ей должное, она сразу поняла, куда ветер дует, и переместилась поближе к Глаттони. Конечно, обжора их уже учуял и строил на них понятно какие планы, судя по повисшим до самой земли шнуркам слюны.
Когти гепарда разрезали воздух перед самым носом Глаттони. Вздрогнув, братец попятился от него, но когда детские голоса стали громче, Глаттони уставился в ту сторону, как завороженный.
Судя по разговору, дети шли к приюту. Гомункулов и детей разделяло несколько улиц, но живой таран по имени Глаттони без труда срезал путь сквозь добротные каменные дома, куда там ветхим постройкам!
— Они не тот путь выбрали! Твою мать, так сложно на карте глянуть, где приют?! — Энви закружил по клетушке-улице. Всё его волнение собралось в хвосте, который хлестал по воздуху, как бич. Пока он находился рядом с Глаттони, братец опасался буянить, но в случае чего Ласт его не удержать. Обжору слишком долго держали голодным, чтобы он её сейчас слушался.
— Они одни? — удивлённо уточнила Ласт. — Ты вроде говорил, Огненный с ними?
— Да с ними он, не в нём проблема!
Глаттони вклинился между ними, переводя затуманенный взгляд с одного на другую.
— Можно мне их ску-у…
— Нельзя! — в один голос крикнули оба старших родственника.
— Глаттони, не смей! — Энви развернулся к нему так резко, что обжора прикусил палец и с воем затряс рукой. — Ласт, я иду за ними. Отведу их подальше. Смотри, ваши цели вон там, в конце улицы. Так, Глаттони, даже не думай идти за мной, понял? Будет бо-бо. Оч-чень.
Глаттони прогудел что-то в знак согласия. Убедившись, что все его услышали, Энви стремглав бросился прочь.
***
Солнце заливало светом дома, отражалось в окнах автомобилей, пронзало едва различимые облака наверху. У Эдварда в руке тоже было облако, только сладкое и на длинной палке. Здесь оно называлось «сахарная вата». До Централа Эдвард пробовал такое лишь единожды и то на ярмарке.
Оторвав от пухлого «облака» кусок, Эдвард покосился на брата. Альфонс смотрел куда-то в сторону, едва притронувшись к сладости.
Облизнувшись, Эдвард постучал его по плечу.
— Ал, она тебе ещё нужна?
Брат отвёл руку с ватой подальше. Эдвард вернулся к своей доле, но украдкой косился на его лакомство. Альфонс за всю дорогу разве что пару раз её укусил, и то немного.
— Что? Тебе она всё равно не нравится!
— Неправда, я просто задумался! Ну, о котёнке, — Альфонс покрутил палочкой в воздухе, не замечая, что приличный кусок облепившей её сахарной паутины вот-вот оторвётся.
Эдвард протянул руку, но схватил воздух.
— Да я поправить просто! Сползёт же!
— Ты о своей вате думай, — пробурчал Альфонс, бочком отходя к Рою.
Фыркнув, Эдвард стянул с палочки остатки, похожие на очень тонкий пух и задрал голову, чтобы посмотреть на Роя.
Эдвард ткнул воздух палочкой будто шпагой, и направил её на Огненного.
— Где приют-то? Он же где-то тут должен быть! Мы его точно не прошли?
— Он дальше.
Покрутив палочку в руках, Эдвард выбросил её в урну на обочине и посмотрел вперёд, приложив ладонь ко лбу козырьком. Дорога из плотно подогнанных плиток вела мимо розоватых стен старинного дома с увитой плющом табличкой. За домом начиналась улица, которая больше напоминала дорожку в саду: зелень цвела по обе стороны, почти целиком закрывая кладку зданий, а ровная плитка резко стыковалась с изъеденной дождями мостовой, на которую падала тень от железной арки.
Край таблички выглядел слишком соблазнительно, чтобы пройти мимо. Подобравшись вплотную к дому, Эдвард провел рукой по листьям плюща. Нагретая солнцем зелень зашелестела под пальцами, и ладонь укололо льдом стальной пластины.
Раздвинув листья, Эдвард наткнулся на зелёный от времени металл.
— Смотрите, я секрет нашёл, — Эдвард полез рукой выше. Край таблички не прощупывался. — Рой, а убери вон те листья?
Плющ затрещал под руками Огненного, и солнце заискрилось на узких буквах с фигурными завитушками. Эдвард прищурился, но надпись по-прежнему едва читалась.
— Ёкарный бабай, это что, иероглифы?!
Брат выглянул из-за плеча, тыча в щёку ватой.
— Декоративный шрифт, — Рой повёл пальцем по вытянутым строчкам. — Ты смотри. Пару веков назад эта улица была центральной.
— Ты понимаешь, что там написано? — с недоверием спросил Эдвард.
— Это же не ишварская вязь, что там понимать?
Эдвард ещё раз окинул табличку взглядом. По её краям шёл орнамент из листьев, который выступал над остальным металлом. Похоже, на эти листья он первым делом и наткнулся.
Эдвард сорвал лист плюща и завертел в руках, стараясь придать ему форму собратьев с таблички. У него почти получилось, но в последний момент он слишком сильно сжал один край поделки. Печально хрустнув, она распалась на два неравномерных куска.
— А там только это написано? — поинтересовался сама скромность Альфонс.
— Хм, раньше это была самая почётная улица Централа, — немного помолчав, ответил Рой.
Эдвард с сомнением взглянул на двухэтажные дома с замшелыми балконами. На нескольких торчали статуи, которые совсем не производили впечатления.
— А чего она такая развалюха? И дома обычные.
— Тогда они считались хоромами.
— Хоро-омы, — Эдвард так и прилип взглядом к ближайшей двери. — А давай туда зайдём? Поищем всякое, хоромное.
— Эдвард, всё ценное оттуда уже давно вынесли. Чудо, что сами дома на стройматериалы не разобрали.
— Здрасьте! А вон там что? — Эдвард указал на статую птицы, чей клюв упирался в перила, как меч.
— Остатки былого великолепия, — хмыкнул Рой. — И приют вроде должен быть за ним.
Вздохнув, Эдвард цапнул кусок сахарной ваты у Альфонса и засунул за щёку. Издав невнятный, полный возмущения звук, брат вскинул вату над головой.
Эдвард потянулся за ней в шутку, больше дразнясь, чем действительно пытаясь отобрать. Альфонс вытянулся на цыпочках, как мог, когда его ноги вдруг оторвались от земли.