— Этот военный предлагал тебе уехать?
— Не-е, это я ему предлагал, — Эдвард потянулся, краем глаза заметив, что брат покосился на него так растерянно, словно он ляпнул совершенную глупость. — Ой… Да он, это, он всё равно отказался! Так что мы никуда не поедем, ага! Правда-правда, я даже адреса его не знаю, и Ал не знает!
— Когда это тебя останавливала такая мелочь? — Пинако выдохнула, и её лицо скрылось за дымом.
Эдвард раскрыл рот, но не нашёлся, чем возразить.
— Имей в виду, что он вас может даже на порог не пустить. В государственные алхимики вас, может, и возьмут, но… Ты же видел, как они заканчивают. Живое оружие, — в темноте сверкнул огонёк трубки. — Эдвард, оно тебе надо?
Он молча поднялся на ноги.
— Бабуль, я прослежу, чтобы Эд один не сбежал, — мягко сказал Альфонс, поравнявшись с ним. — Тебе, может, принести чего-нибудь?
Трубка качнулась из стороны в сторону.
— Тогда доброй ночи. Не сиди тут долго, ладно?
— Не буду, Ал.
Эдвард ввалился в коридор, прищурился на лампочку под потолком. На улице тихо переговаривались Ал и Пинако. Ну и пусть отвлекает, а он пока делом займётся.
Эдвард завернул на кухню. Дошлёпав до крана, умылся ледяной водой, и в голове сразу прояснилось. На обратном пути он прихватил тарелку с пирожками и убрёл с ними в их с Алом комнату.
Пирожки уже давно остыли, но это не помешало Эдварду умять первый в несколько укусов. Дожёвывая на ходу, он опустился перед столом, в темноте похожим на глыбу, и потянулся к ящикам.
Верхний был пуст. Второй тоже. В третьем завалялось несколько помятых бумажек — прошлогодние билеты на трамвай. Разгладив их, Эдвард положил находку на стол и в растерянности оглядел всё, что на нём было. Лампа, книжка, блюдо с пирожками, деревянная лошадка — первый опыт Ала в алхимии. Ни намёка на карандаши или хотя бы огрызок графита, словно по столу и по ящикам прошёл маленький смерч.
Услышав скрип двери, Эдвард вскинул голову. Пару секунд он настороженно всматривался.
— Ал, ёлки, — прошипел Эдвард, возвращаясь взглядом к столу. — Пинако ушла?
— К себе, — подтвердил брат, присаживаясь на кровать. — Но она волнуется, чтобы ты не сбежал, так что может и зайти. Эд, что ты там стоишь?
— Она все карандаши забрала. И даже зеркала нет!
— А оно тебе зачем?
— Как зачем? Надо же чем-то формулу нарисовать! — Эдвард надавил на угол столешницы. Гладкая. Хоть бы где щербинка была… — Ал, не спи! Нам надо как-то билеты сделать!
— Там можно завтра купить, — Альфонс забрался на кровать с ногами и уполз под одеяло на свою половину.
— На что?!
— На деньги? У меня вроде осталось немного…
— Ага, а формулу начертить всё равно нечем! — Эдвард от досады пнул стул.
— Ты что, деньги хочешь сделать? — ахнул брат.
— Ты же понимаешь, что нам твоей мелочи не хватит?
Альфонс сполз с кровати. Пока он рылся в вещах, Эдвард ещё раз осмотрел стол. Нашёлся только засохший маленький жук, но он для дела не годился.
— Только веточка, — расстроился брат, показывая ему находку.
— Дай сюда!
Выхватив у него ветку, Эдвард надавил заострённым концом на палец. После нескольких попыток удалось проколоть кожу и начертить основание формулы.
— Так. Ал, нам теперь камни нужны.
— Я этого не слышал, — заплющив глаза, прошептал Альфонс.
— Ну и ладно, я сам схожу!
— За чем ты сходишь?
Услышав голос Пинако, Эдвард смял листок с недочерченной формулой в руке и спрятал её за спину. Альфонс тихо вздохнул. В этом звуке так и слышалось укоризненное «я так и знал».
— Кота того проучить, — буркнул Эдвард, заталкивая бумажку в приоткрытый ящик. — Он знаешь как Ала поцарапал?
— Кота, значит, — задумчиво повторила за ним Пинако.
Глаза уже привыкли к полумраку, и Эдвард заметил, куда она смотрит. Развернувшись так, чтобы она не достала до ящика, Эдвард схватил предпоследний пирожок обеими руками.
А кота и правда хорошо бы достать, чтобы не распускал свои лапы, на кого не надо. Эдвард так бы и сделал, но кот за весь вечер так ни разу им не попался: понимал, зараза, что лучше не подходить.
— И что ты с ним сделаешь, когда поймаешь? — теперь в голосе Пинако зазвучала растерянность, но её взгляд по-прежнему был цепким.
— По ушам надаю, во!
— Ночью?
— А? — Эдвард поспешно набил рот картофельной начинкой и бросил взгляд на брата. Вот пусть отдувается, раз за камнями не хочет идти!
— Он хотел, — Альфонс тоже подошёл к столу, будто случайно закрывая от глаз Пинако приоткрытый ящик, и взял последний пирожок. — А я его отговаривал. Ну, это же я кота так схватил, что ему не понравилось, он не виноват. А Эд ему всё равно накостылять хочет.
Альфонс говорил убедительно. Эх, если бы он так же сумел соврать, когда Пинако надумала стереть их формулу человеческого преобразования…
— Отстал бы ты от кота, — вздохнула Пинако. — Только время потратишь, пока будешь за ним гоняться.
К этому времени Эдвард уже прожевал пирожок, так что предлога для молчания у него больше не было.
— Ла-адно-ладно. Но если он опять к Алу полезет, я ему дам.
На это Пинако возражать не стала. Она скоро вышла, напоследок пожелав обоим спокойных снов, а Эдвард выхватил листок, помятый больше прежнего. Пока они говорили, ранка на пальце успела подсохнуть, и её пришлось заново расковырять.
— Эд, не надо нам сейчас выходить, — прошептал брат. — Если бабуля увидит, что мы ночью камни в комнату таскаем…
— Да понял я, понял. Тогда придётся использовать что-нибудь отсюда, — Эдвард полез под стол, где всегда валялся какой-нибудь хлам. Как назло, Пинако и здесь прошлась.
— Слушай, если тебе так надо…
Эдвард резко развернулся к брату. Он стоял рядом, прижимая к груди деревянную лошадку.
— Мне? Это нам надо, Ал! Рой не будет следить за нами так, как она!
— Т-тогда вот, — Альфонс протянул игрушку ему.
— Ты чего, это же твоё… Тут вон дофига всего. Вот, давай я лампу преобразую!
— Бабуля заметит, — качнул головой брат. — Если моё пропадёт, она допытываться не будет. И я ж могу сколько угодно таких лошадок ещё сделать.
Эдвард протянул к игрушке руку, но не решался взять, пока Альфонс не всучил ему деревянную поделку сам.
— Ладно… Тогда поехали?
Поставив игрушку прямо на формулу, Эдвард негромким хлопком запустил преобразование. Очертания поделки поплыли, в середине искрящейся формулы образовалась блестящая лужица. Мгновением позже она разделилась на отдельные кружочки-монеты.
Эдвард сгрёб в свой карман половину, остальное отдал брату. Ссыпая мелочь, Альфонс не удержался от тихого вздоха.
— Как в Централ приедем, я тебе такую лошадь сбацаю!
Брат кивнул, но глаза у него всё ещё блестели.
— Давай лучше котёнка заведём?
— Давай сначала в Централ доберёмся?
Снова вздохнув, Альфонс побрёл к кровати. Он закутался в одеяло с головой и скоро засопел так заразительно, что Эдвард чуть не заснул на месте. С трудом добравшись до кровати, он завалился поперёк, и брат тут же беспокойно зашевелился.
— Да спи ты, это я, — пробормотал Эдвард.
***
Эдвард растолкал брата на рассвете. Альфонс никак не хотел просыпаться и двигался медленно-медленно, но ускользнуть незаметно им всё-таки удалось. По дороге на вокзал Альфонс немного взбодрился, и его глаза тревожно блестели в бледном свете первых лучей.
Эдвард поправил рюкзак и, немного поколебавшись, расстегнул молнию. Они не так уж далеко ушли от дома, но живот уже требовательно бурчал. Вытащив сухарик, он протянул пакет брату.
— Я не буду, — тихо ответил Альфонс.
Эдвард убрал пакет в рюкзак.
Вокруг стояла тишина, только где-то далеко скрипела телега. Над дорогой вилась пыль и первые мошки.
— Ал, давай быстрее, а?
— Да-авай, — зевнул брат, по-прежнему бредя позади.
— Ну, Ал! В поезде поспишь! — схватив за руку, Эдвард потянул его вперёд, к кованым воротам вокзала.
Зайдя за ограду, Эдвард в первую минуту заволновался: а вдруг кому-то покажется подозрительным, что двое детей пришли покупать билеты в такой ранний час? Но отступать было уже поздно. И некуда.