Сейчас это, конечно, полностью эмпирический подход. В нашем западном символизме это звучит банальное или гротескно, далеко от абсолютного совершенства Востока с его особым стилем и особой красотой. Мы на этой стадии с грубым опытом и грубым обычным опытом; мы далеки от всякой дифференциации – мы только начинаем видеть, что и у нас есть определенные переживания, которые близки к подобному символизму. Мы также знаем кое-что о цветовом символизме – например, что разные стадии всегда символизируются разными цветами. Мы знаем, что все эти красные вещи принадлежат к области ниже диафрагмы, где нет воздуха, и когда красный становится светлее, это немного выше диафрагмы, а когда он исчезает и преобладает голубой, мы приближаемся к ледяным областям изолированного сознания. И мы знаем, что темные цвета означают неясность, или зло, или страх, или тяжелую материю. А светлые цвета всегда дают представление о дифференцированных вещах, о вещах легких, иногда даже дешевых и отделенных. Так что наша последовательность цветов имеет практически типичное значение.
Все эти особенности восточных чакр – буквы, звуки, мантры, различные боги – все это, конечно, полностью отсутствует в нашем опыте. Но совершенно обычно, что каждая мандала имеет центр, где находится то, что не уловить; можно пытаться, но оно неуловимо. Видите ли, человек всегда чувствовал нечто, что ускользает от него, нечто к нему равнодушное; и это не обычная вещь, она всегда демоническая. Например, когда какое-то животное не удается поймать, индеец говорит: «Это нехорошее животное; это животное-знахарь и его вообще нельзя ловить». Животное-знахарь как оборотень; оно и божественное, и демоническое. Так что в нашей психологии вещи, которые нам не уловить – это обычно вещи, которым мы приписываем какой-то божественный атрибут. Потому центр мандалы, который и является целью рисования всей мандалы, это как раз та вещь, которая избегает нас, которую не привязать; человек всегда обманывается на ее счет. В центре находится невидимый бог.
Более того, в каждой мандале неизбежно обнаруживаются указания на мужские и женские элементы, как здесь в деви или Шакти. И как вы помните, Кундри, например, в легенде о Парсифале также представлена с клыками, как Шакти;[xxv] в низших локализациях нашей психологии находится нечто ужасное и кровожадное. Эмоции на этом уровне не смягчаются никаким рассудком; здесь у людей появляются эмоции и стирают все в порошок, потому что сами люди здесь разрываются на части, женщина – анимусом, мужчина – анимой. Мы должны позволить существовать новому типу чакры. В случае женщины мы можем поместить туда анимуса. Анимус – это тоже существо с клыками. Здесь мы тоже видим параллели, в том что эти фигуры никогда не находятся в центре и не будут, потому что это вещи уже известные – это иллюзии, или Майя, богов. В психологии западной мандалы бог – это наиболее эксцентричная эго-сила, «моя» сила, совсем как бинду-дева и Шакти, которые обычно находятся на одной стороне, поодаль от центра. Это «моя» сила, но она движима невидимой божественной силой в центре; в центре находится великое, а все остальное – малое. А говорит Фауст, человек – это маленький мира. Я только бинду, но буква биджа, подлинная вещь, это самость, и все, что я делаю, движется или вызывается биджа-девой. Так что эту часть восточного символизма можно понять сразу, несмотря на то, что на наших мандалах он никогда не принимает такую форму, потому что мы не знаем, каковы боги. У нас нет ни малейшего представления о Боге, у нас есть только философская концепция о summum bonum как христианском Боге на небесах, которого мы не можем толком вообразить, и потому не можем поместить на наши мандалы. Что ж, это самое главное, что я хотел сказать. Можно, конечно, говорить много столетий, но пусть это делают другие – я так долго не проживу.
Профессор Хауэр: Вы крайне заинтересовали меня, это было очень поучительно – и я думаю, что если мы возьмем только психические элементы, эти переживания могут помочь нам в долгом пути к созданию новых мандал. Я, наверное, согласен не с каждым объяснением, но по крайней мере соглашусь с тем фактом, что существуют первые физиологические центры, затем психические центры и так далее. Полагаю, было бы великолепно, если бы индийские йогины послушали доктора Юнга; это поможет им снова привести эти чакры в движение, они привели их к метафизической конденсации и не видят и не чувствуют так много, только психический аспект, а очень полезно заглянуть и на другую сторону. Но, конечно, развитие Индии шло другим путем, к метафизике. Я думаю, было две причины для создания сердечной мандалы. Во-первых, благодаря некоторым переживаниям в сердце; великие прозрения не приходят через мышление, это тысячи раз повторяется в Упанишадах. Они чувствовали, что глубочайшее прозрение – которое всегда означает в Индии творческую силу – исходило от сердца. Затем, я уверен, что физиологически дыхание влияло на всю композицию; и наконец, конечно, они пришли к метапсихическому и метафизическому. Ведь когда я смотрю на все это, каждый центр имеет психический и физический аспект, а также метафизический и метапсихический. Это выражено в буквах и так далее, а также в биджах. Далее, боги имеют психическую природу, равно как и метапсихическую и метафизическую. Так что я бы сказал, что если мы работаем вместе с разных сторон, йогин идет сверху, скажем –