Наконец, отвалив кусок плексатрона метр на полтора, Алексей привалился к колпаку, выключив поле. Теперь пусть другие штурмуют, те, кто приказы слышит. А приказов то и нет. Привык Джакар, привык чужой волей жить, по чужому приказу жизнь свою молодую закладывать. Джакар лишь махнул рукой, и армия, словно единое целое бросилось к пролому, начала по одному, по двое пропихивать своих членов в бездонное чрево колпака у Тринийского бельтара. Прорвавшиеся внутрь сразу же попадали под невообразимый шквал огня – стреляли с самого бельтара – со ста метров – для бластера почти в плотную, стреляли из-за глиняных халуп окружающих бельтар. Несмотря на все ухищрения аргонцев в области архитектуры и педагогики им не удалось обучить тринцев строить нормальные дома. Тринцы строили глиняные и каменные сакли, строили плохо и коряво, лепили их друг на друга. Дико для аргонцев, привыкших к раздолью и красоте. Дико, зло, коряво.
Штурмовики, сжигаемые, орущие, разносили всё в пух и прах, в клочья заплечными ракетами. Только летели во все стороны головы с повязками, на которых страшной зелёной вязью было что-то написано. Но настоящей атаки, настоящей схватки, схватки на мечах, в рукопашную так и не было, пока, наконец, не удалось полностью развалить сакли, из-за которых чурки тринцы вели бешеный огонь. Тут же откуда-то послышались дикие крики берсерков, под прикрытием бегло стрелявших по бойницам аргонцев они, вооружённые лишь мечами бросились на ворота бельтара. Когда им преградила путь дверь из броневого стекла, церемониться не стали, схватили труп тринца, облаченного в штурмовые доспехи, да раскачав как следует, несколько раз вдарили по стеклу острым навершием шлема и с криками ворвались внутрь. Джакар, четвёрка капитанов и всё войско тесным, прикрытым щитами, строем врывалось в бельтар. Джакар хоть и не разумел в стратегии и архистратигу Михаилу в помощники не годился по принципиальным соображениям, но догадался отряд разделить, послать Кипятковского с частью штурмовиков вниз, в бездонные подвалы башни, а сам с большим войском пробивался наверх. Вот она, близка победа, как на ладони. Повязочные тринцы падали снопами. Из-за горы или из бойницы стрелять и кошка сможет, но по силам ли вам, поборники Баллаха правильный и прямой рукопашный бой с аргонскими штурмовиками? Не по силам. И драпали повязочные, бритоголовые и бородатые, драпали, падали, звали своего Баллаха на помощь и в панике бросая зелёные знамёна с его именем драпали и снова падали, как трава под косой опытного косаря.
Джакар как зверь рубился мечём и стрелял из пистолета в озверевшие носатые морды, машущие кривыми клинками и палящие из автоматов, не разбирая куда, свой ли, чужой – главное убить и убежать. Из гама боя вырывались крики.
– Что суки! Не готовы ещё к встрече со своим Баллахом!? – Второй этаж дался труднее, к передовым линиям тринцев подтянулись от бойниц гранатомётчики и, скопившись у лифтов и лестниц стреляли в аргонцев метко и жестоко по ногам, где броня слабее. На конец удалось их загнать на третий этаж, где супостаты закрыли люки и забаррикадировались. Джакар рубанул мечём тяжёлые створки, не пускающие лифт наверх, рубанул дверь на лестнице – крепкая, за так, с кондачка не срубишь.
- Чего они? – Спросил молодой солдат старого. – Да они народ такой. Время им щас молиться Баллаху своему, на четыре мосла, да башкой об пол, прости господи, вот тебе и молитва. Потому и закрылись. – Третий ответил. – Чё то я их сучар в Аргонии молящимися не видел. Сучары! Разграбили всю страну, а теперь мы им независимость давай! Бля буду, такую им независимость покажу, на век запомнят и детям завещают. Никола Кипятковский по прозвищу Кипяток сидел у стены и завязывал напрочь разбитую кисть левой руки – зубами тянул узел. Мегамир сел рядом толкая ватный тампон под измятую попаданием пластину на предплечье. – Ну ты Кипяток, в натуре, у тебя кровища хлещет, а ты её бинтиком. – Кипятковский продолжал зубами тянуть узел. – Я врачам не доверяю. В детстве чуть до смерти не залечили. Нет, я уж лучше сам, умру – так винить некого, кроме себя самого. – Как знаешь – Покачал головой Мегамир. И полез за вторым пакетом первой помощи.
- Как знаю. Ни хрена не будет, до свадьбы заживёт!
- Да какая тут к чёрту свадьба, каждый божий день в бою, сегодня ранят, а завтра глядишь убьют.
Джакар тоже подошёл к капитанам и, выключив меч не грозно, но требовательно спросил у Кипятковского, зачем он не внизу. Кипяток поднял ободранное, украшенное синяком «от уха, до уха», как он сам потом рассказывал, лицо.
- Мы их сук на двадцать этажей в землю вогнали. Никогда не забуду, что там увидел. Никогда, всех в доску вобью! А насчёт того, что я с поста ушёл, так нет их там больше, от силы десяток остался.
- А что там? – Словно не заметив, что Кипяток не соблюдает никакой субординации, спросил Джакар. Кипяток, глядя в пол начал рассказывать
- Наши. Мирные, штатские люди. Они здесь работали, на них сук работали. Они, чурки паскудные разве же с техникой разберутся, а бельтар, он сверху до низу ей набит. А они их… Всех… Короче там трупы. Изуродованные, изрезанные, огнём жжёные. Женщины наши, аргонские, девушки ими поруганы и сапожищами их в пол втоптаны. Ребята плачут, я это впервые вижу. Звери они, ваше высочество, и смерть им будет звериная от Николы Кипятка. Смерть…
Мегамир зло бухнул в стену пудовой штурмовой рукавицей.
- Ваше высочество! Подмогу звать надо, чтоб до утра, до первых петухов, всю эту нежить в прах
- Да конечно, я свяжусь с принцем Каем. – Джакар настроил рацию на дальнее расстояние.
- Кай, слышишь меня? Вызывает Джакар Джойстер. – Через некоторое время послышался голос Кая, недовольный, рассерженный донельзя.
Где радость подвига и победы, звучавшие в нём, когда он летел на своём реактивном ранце в штаб. – Это Кай, слушаю тебя Джакар.
- Кай, увязли мы здесь, подкрепление нам нужно.
- Понимаю, Джакар, ох знал бы ты, как я тебя понимаю. Я сам здесь увяз. По самые ухи, по макушку волосатую. Что он уже приехал?
- Кто приехал? – Не понял Джакар.
- Да миротворец этот чёртов.
- Не темни, Кай, какой ещё миротворец? – Недоумевая, взял рацию в левую руку Джакар.
- Са Арон Кобле, иззагаэльский эмигрант, су-у-ука! Натащил с собой репортёров, киношников, каких-то представителей посольств, да бог знает ещё кого. Ходили по лагерю, подстрекали солдат. Я пригрозил ему по закону военного времени, что поставлю к стенке, как провокатора и баста. Тут то и мир и порядок был бы, и миротворцев ни каких не надо. А он бумажкой отмахался, а на бумажке на этой нашего отца Джойстера Громовержца личная роспись. Папаша то наш на два фронта работает, подставил он нас, крепко подставил… Ладно Джакар сейчас же выхожу к тебе с резервными отрядами. Посылай платформы, если они у тебя остались, я то сверху видел, как вам там пришлось. Жди меня, и миротворца этого хренового жди, он уже минут десять как со своей шайкой к вам вылетел.
Джакар выключил рацию и сел у стены. – Кипятковский, Мегамир! Берите своих снизу, ведите сюда, будем верх бельтара брать, внизу мой брат сам разберётся, только на первом этаже поставьте побольше постов, а то зажмут нас тринцы на втором этаже, вот тогда и попрыгаем в окна. А до земли то метров сто, не меньше.
Кипятковский рубанул рукой к боевому шлему и побежал вниз – приказ нужно выполнять, как отмолят чурки свои грехи чёрные, как настучатся башкой по полу, так вновь посыплются со всех сторон.
«Голубь мира»
Миротворец появился нежданно – негаданно. Джакар, распластавшийся у стенки услышал козырнувшего лейтенанта в истыканном пулями жилете.
- К вам делегация, ваше высочество. С бумагой от его величества императора Аргонского. Велите звать?
- Ведите. – Джакар встал на ноги, и пошёл к разбитому окну – бойнице.
Миротворец оказался плюгавеньким старичишкой с дикими сатанинскими глазёнками, вылезающими то на лоб, то на нос, ежеминутно рождающим «истины» с помощью гнилозубого и какого-то заживо гниющего рта, который он чаще всего не закрывал, заглушая своей гнилью запах перегара от солдат империи. За ним, на отдалении, стояли какие-то людишки, одетые не по аргонски, видимо посольские, и несколько киношников с голографиками.