— Девчонка, — зло сплюнул Дарей. — Ветряная мельница. Вот только пусть выберется из всего этого и выпорю, теперь уж точно!
— Не ругайте девочку, — спокойно заговорил Вералон. — Она еще не проиграла. Если сменит облик, он ее не пробьет.
Словно услышав слава альва, Белава напряглась, откинула от себя Благомила, задрала голову к верху и завыла. Голос ее становился все грубей, превращаясь в звериный рык. Остановились оборотни, обернулись к ней и взвыли, признавая, что появился более сильный и опасный зверь. Волки поджали уши и попятились от наступавших на них ратников, Зверь был на стороне людей, а сильных надо слушать. «Бог» некоторое время смотрел на рыжее чудовище, превышавшее в росте его несостоявшуюся богиню чуть ли не в два раза. В лапах Зверя появился второй меч, огненный, и на Благомила посыпался град ударов. Он начал отступать, пропуская удары. Вскрикнул, когда огненный меч превратился в плеть и ударил его, рассекая и обжигая щеку. Все заклинания мужчины легко поглощались Зверем, и он вдруг с ужасом понял, что проиграл. Он сделал последний отчаянный взмах, отправляя в Зверя силу своего мира. Белава покачнулась, замотала головой, пытаясь отмахнуться от кружащих, будто мухи, черных бликов, все сильней обвивавших ее горло, захрипела, давая Благомилу возможность занести меч, который влетел в грудь Зверя, с хрустом разрывая плоть. Откуда-то сзади раздался многоголосый крик. Чудище заскулило, зажимая рану, упало на колени, все больше склоняясь к земле, и «бог» вновь занес меч, готовясь отрубить Зверю голову.
— Надо было сразу тебя убить, — сказал он. — Проклятое одиночество…
— Надо, — прорычал Зверь и вскочил на ноги, хватая Благомила за горло когтистой лапой.
Рана в груди почти затянулась. Меч иномирного захватчика полетел на землю. Он побагровел, хватая ртом воздух, а Зверь все ближе склонял к нему голову.
— Дай я тебя поцелую, — горячее дыхание опалило Благомила.
Чудище приблизило свою пасть с огромными клыками, и мужчина закричал, уворачиваясь. Он попытался вывернуться, оттолкнуть Зверя, но тот лишь глухо зарычал.
— Поменялись местами, да, не драгоценный мой? — в изумрудных глаза Белавы-Зверя плескалась насмешка. — Тебе теперь тоже не хочется целоваться?
Ответить Благомил не успел, чувствуя, как клыки чудища впиваются в его лицо, но главное, вся накопленная за столько лет сила уходила из него, выпиваемая Белавой. Она не могла принять в себя то, что забирала, потому что был предел и ее возможностям, потому сила, проходя через Зверя, уходила в небо, концентрируясь там. Первые разряды ударили, когда она оторвалась от истерзанного мужчины. Зверь, не разрывая связи с силой своего рода, направил силовые всполохи в гущу перевертышей, испепеляя их и уничтожая всякий след от тварей. Потом повернулся к лежащему Благомилу.
— Потерпи, — прорычало существо и залечило раны несостоявшегося бога.
— Почему? — хрипло спросил он.
— Добрая я, — рыкнул Зверь и направилась на помощь отбивающимся семиреченцам.
Благомил схватил меч, и кинулся на нее.
— Белава сзади! — крикнул, скачущий к ним Радмир.
Дымка перелетел через Зверя и забил копытами, нависая над мужчиной, лишенным силы, отгоняя его. Воин спрыгнул со своего жеребца и встал перед ним, поднимая свой меч.
— Я так давно хотел это сделать, — сказал он.
— Ты готов биться за это чудовище? — спросил Благомил.
Воин-странник бросил, наполненный нежностью взгляд, на рыжего Зверя и ответил:
— Мое рыжее солнышко всегда красавица, — и мечи запели свою смертельную песню.
Чудище довольно заурчало и, уже не оглядываясь, бросилось на выручку остальным. Оно добежало до перевертышей, чуть не доведя до икоты одного из витязей рыком:
— Свои, чего пасть раззявил? — и смело шагнуло в гущу сражающихся, сжигая оставшихся тварей.
Перевертыши, оставшиеся без направляющей руки, бестолково метались по полю, то и дело попадая под струю огня, меч и факелы ратников или затухающие молнии, расходящейся и ослабевающей освобожденной силы чародеев жизни. Оборотни жались к лесу, сдерживаемые рыком Зверя. С ними Белава планировала разобраться после перевертышей.
Глава 42
— Обернитесь, — приказала она волкам, когда дымящиеся лужицы наполнили воздух зловонием, а ратники собирали раненных и убитых, кого еще можно было собрать после атаки перевертышей.
Оборотни опустили головы, и Белава поняла, что Благомил дал им мощь, но лишил возможности менять облик. Она подошла к первому, взяла его голову в лапы и прикрыла изумрудные глаза, собирая чуждую волшбу. Волк заскулил, попытался вырваться, но вскоре затих, уменьшаясь на глазах, возвращаясь к изначальному размеру.
— А теперь? — рыкнул Зверь.
Волк поднялся на задние лапы, встряхнулся, сбрасывая шкуру, и вскоре перед чародейкой стоял человек.
— Освободительница! — закричал он и упал в ноги Зверю. Остальные волки потянулись к ней, жалобно поскуливая.
— Ждите, — сказал Зверь, и уже обращаясь к стоящему рядом ратнику, — мне тоже человечий облик вернуть хочется.
— Белава! — раздался женский крик, и чудище вздрогнуло.
— Матушка? — прорычало оно, закрывая морду лапами. — Не смотри на меня, матушка!
— Дурочка моя, — всхлипнула Всемила, прижимаясь к дочке, покрытой рыжей шерстью. — Как же я за тебя боялась.
— Матушка, — жалобно заскулил Зверь. — Погоди, я хоть облик сменю, закрой меня, а то голой у всех на глазах стоять буду.
Они отошли к деревьям, и Зверь начал уменьшаться, меня шерсть на нежную девичью кожу. Она зашептала заклинание, вновь подвластное ей, не отказав себе в удовольствии одеть альвийский костюм. Когда Белава вышла к матери, та снова прижала к себе дочь, целуя ее в щеки. Девушка смущенно уткнулась в плечо Всемиле, пряча улыбку и радостные слезы.
— Матушка, — наконец заговорила она. — Пойдем, там еще нужна моя помощь, да и чародеям их дары вернуть надобно. И оборотням помочь.
— Добрая ты у меня, — улыбнулась Всемила.
Мать и дочь прошли в стан семиреченцев. Девушка начала лечить раненных, оставляя убитых на потом, им спешить было уже некуда. Она брела между стонущими мужчинами, затихающими после ее рук, случайно подняла глаза и наткнулась на стяг берестовской тысячи. Сделала несколько неуверенных шагов, поискала глазами Ярополка и облегченно выдохнула, не найдя его. Потом опустила взгляд вниз и закричала. Она стояла рядом с носилками, на которых лежал черноволосый мужчина с приоткрытыми глазами. Он смотрел на нее остановившемся мертвым взглядом. Тело мужчины было истерзано и покрыто рваными ранами.
— Ярушко, — прошептала она, тяжело оседая подле мертвого жениха. — Ярушко, родненький мой…
— Ему уже не поможешь, — тихо сказала Всемила, утирая слезы.
— Нет! — вскрикнула Белава. — Я смогу!
— Белавушка, посмотри на него, это не залечить, всю силу отдашь.
— Значит отдам, — девушка упрямо встряхнула головой и положила на рваную грудь жениха руки.
Сила жизни потекла из-под ее пальцев, сращивая раны, вливая жизнь, отдавая саму себя. Лицо Ярополка смягчилось, мертвенная бледность постепенно сошла, и ресницы его дрогнули. Тысячник открыл глаза, посмотрел на нее и слабо прошептал:
— Белавушка…
— Я, — ответила она, утирая слезы. — Ты лежи, родненький, тебе еще силы восстановить надо, крови-то много потерял.
— Белавушка, — снова прошептал он и протянул к ней дрожащие от слабости руки.
Девушка обняла его, нежно целуя в щеку. Потом приподнялась, погладила по волосам, еще раз поцеловала и, пошатываясь, пошла, ведомая Всемилой к чародеевым шатрам.
— Отдохнуть тебе надо, — сказала матушка. — Одной на всех не хватит. Раздашь чародеям их дары, они себе силу вернут и долечат.
— Где Радмир? — спросила Белава, думая, что еще не видела его с момента, когда он поднял меч против Благомила.
— Не знаю, — ответила Всемила, тоже начав озираться.
— А если он… — девушка задохнулась, в ужасе глядя на мать.
— Глупости, живой, — твердо ответила женщина и снова обшарила стан глазами.