– Значит, Ирка твоя от нас избавляется? – Кирилл встал, обернулся к брату, раздраженно сплюнул на пол уже чужой квартиры. – Думаешь, не передумает со свадьбой? Надеешься, что тебя пожить к себе пустят? Ты посмотри вокруг, ты же все спустил, голые стены остались. Кому ты такой нужен?
Теперь он точно знал, где искать Бога – в предчувствиях! Он давал ему знания о будущем, и почти никогда не обманывая. Иногда он за несколько дней знал, что произойдет вскоре, и сейчас ясно представил в своей комнате чужих людей, которые расставят мебель, повесят на окно новые шторы. И уже не сомневался: зло всегда побеждает, как бы не доказывали обратное: квартиры нет, брат стал чужим, мать…
Вспомнив о матери, Кирилл почувствовал себя еще хуже. Он словно проваливался в какой-то колодец, у которого не была дна.
– Деньги-то они отдали, – Александр, похоже, чувствовал себя уже хозяином, плевок задел его за живое, он тоже вскочил с кровати и сжал кулаки. – Ты бы спасибо сказал! – упрекнул он. – Квартира у нас, долгов, которые от отца остались, больше нет…
– Готов зад им лизать? – с ненавистью процедил Кирилл, отступая. – Развели тебя, как… как там твои дружки говорят, лоха? А ты купился! И не папа растратил деньги, а ты! В банке сказали, что ты деньги со счета снял! Спасибо, что не убил, чтобы выставить нас!
Взбешенный Александр застыл перед Кириллом, прищурив глаза. На всякий случай, Кирилл закрылся локтями, ожидая удара. До Сашки ему было далеко, но если ударит, он будет драться!
– Ты хоть название деревни спросил? – глянул исподлобья.
– Конечно. Что я, совсем дурак? – вдруг одумался Александр, внезапно меняясь в лице и в поведении. – В Черемушках. Это же не далеко, пятнадцать километров! Вот договор и план есть… Видишь, дом большой, – Александр протянул Кириллу бумаги: свидетельство на дом, договор купли-продажи и технический паспорт домовладения. – И земли много, почти полгектара, а дом на маму записан, так что вам не о чем беспокоится, – Александр уткнулся в документы.
– Ты сам там был? – Кирилл с подозрением покосился на бумаги, внезапно почувствовав подвох.
– Да… То есть, нет, но… Мы мимо проезжали. Дом пустой, на замке, не стали дверь ломать, она железная, и решетки на окнах. Кирюш, ну, пойми, выбора у нас не было. Остальные – цена та же, а какие-то маленькие и участки небольшие. Можно потом, не торопясь, продать землю и купить квартиру в городе, – спокойно сказал он, складывая документы в папку и протягивая Кириллу. – Никто в город не рвется, все больше коттеджи строят. Так что, обошлось нам это дешево, я считаю. На вот, держи!
В голосе его Кирилл уловил такую уверенность, какая была до встречи с Ириной, словно тот человек, которого он когда-то знал, выглянул наружу.
– Не забывай, по цене четырехкомнатной квартиры, а удобств там нет!
– Ну и что? Половину-то пришлось отдать! Мне, чтобы купить этот дом, пришлось еще папин джип обменять.
Кирилл вдруг понял, что Александр в чем-то прав. Земля в Черемушках стоила очень дорого. Переезд перестал казаться ему смертельным. Он сможет видеться с друзьями, и даже школу бросать не придется, только придется ездить на автобусе каждый день. Но некоторые ребята из класса и дальше жили. Разговаривать с братом о чем-то еще не хотелось – он вышел на кухню.
Кусок в горло не лез, Кирилл подошел к окну, прощаясь с двором.
Ярко по-весеннему светило солнце, весело щебетали воробьи, купаясь в луже. На улице снег почти сошел. Соседка гуляла с собакой, таская ее за собой на поводке, а собака упиралась, пытаясь освободиться. Кирилл всегда мечтал о собаке, но мать болела, и заводить животных ему запретили строго настрого.
И вот ничего этого нет – двор стал чужим…
А потом под окном раздался сигнал, в квартиру поднялись люди и стали выносить вещи, загружая их в кузов грузовика.
***
Ехали долго. Изредка мелькали деревушки, ютившиеся вдоль дороги. В крытом наполовину кузове было неудобно и холодно, но в кабине сидели водитель и два грузчика. Александр остался в городе. Сказал, что приедет на своей машине, как только заберет ее из автосервиса.
Пока грузили вещи, Ирина стояла во дворе, объясняя водителю, как добраться до места. Видеть ее было тошно, но и Кирилл, и мать промолчали. Грузчики оказались неразговорчивые и сумрачные, словно пришли похоронить их. Смягчился только один из них, когда мать стала рассказывать про себя и вдруг узнала одного, которому вырезала аппендицит. Память на лица у нее была феноменальная, она помнила всех своих пациентов и истории их болезни, и внезапно замолчала, когда тот грузчик посочувствовал ей, сказав что-то такое, отчего она побледнела и застыла, обратившись в камень.