– Тут ты не прав! Они не на всякую чертовщину крестятся, только на противную, которая зубы в ответ скалит, – прилетело откуда-то спереди.
– Во-во! – обрадовался балагур проявленному интересу.
Видимо, от тяжелой дороги устали все. Или всем уже было все равно, услышат их, не услышат, и что с ними будет. Люди как-то сразу оживились, посматривая через плечо, кто с надеждой, кто со страхом. Кто-то пересилил себя и зашагал бодрее.
– Дык че? И отдают! – рассмеялись за три ряда впереди, не обернувшись. – И приписываются к крепостям под княженьку ихнего. Раньше вся земля наша была: где хотел, там и селился, а теперь уже и не наша, под боярами да церквями. Бабам черненьких да рыженьких рожать стало не в диковинку!
– А нас не спрашивают, – вскинулась женщина, хмуро глянув на мужчин исподлобья.
– Подожди миленькая, я тебе орудие их на блюде поднесу, если до Бога достану, – с болезненным сочувствием бросил женщине через плечо мужчина, который шел перед Кириллом.
– Это ж каким окаянным гадом надо быть, чтобы свое же дите на петле подвесить да псом назвать? – покачал головой еще один. – Ну не признал, так ведь лицом один в один. Был у нас случай, да не один.
– Эка невидаль, – усмехнулся сквозь зубы грамотный балагур, ядовито посматривая на охранников, которые закусывали на ходу хлебом и вареными яйцами, доставая из сумы на седлах. – Спаситель ихний племяша, Иоанна Марка – четырнадцать пацаненку не исполнилось, – брал с собой в постель, верша по ночам таинства. И то его, а то Марию Магдалину. Лобзал как бабу, а тот не противился, припадал на грудь без стеснения. И преподносят свету белому, как великое деяние. А вы говорите, псом называют… Да нешто под шилом кто думает?
– Тьфу! Срамота! – передернулся один из стариков, плюнув под ноги.
– Че, прямо так и лобзались? Как мужик с бабой? – заинтересовались впереди. – И прямо в постель брал?
– Так это у них в порядке вещей, – подтвердил балагур. – Святым лобзанием любви сие называют. Иуда, который властям его сдал, поцеловал Иисуса в уста, когда брали его. И когда сидел спаситель ихний у Симона с бандою, в упрек Симоне поставил, мол, не дал ты мне целования, слезами не оттер и маслом ноги не смазал. Сам-то он плотник, да видно руки не из того места выросли, на язык проворнее оказался.
– А чей же он? – из передних рядов вышел мужчина лет сорока, пропуская людей вперед и пристраиваясь к балагуру с повышенным интересом.
– Зачат Духом Святым, – усмехнулся балагур.
– Да как же, без мужа родить – самый порок и есть! – не поверил мужчина. – А при муже – дело богоугодное! Жинку не забавы ради берут!
– Ну, где ж это видано, чтобы мыслью или чертом дите зачиналось? – рассмеялся балагур. – Матушка его с сестрою жила у дяди при монастыре. Священники у них часто руки на людей налагали, закрывая в темницу – это у них вместо наказания было, а после отпускали. Не станет же первосвященник себя выставлять на посмешище. Придавили голову некому Иосифу, да и поставили в известность: мол, снизошел Дух Святый и оплодотворил. С пузом и просватали. Сынка, понятное дело, настоящий папаша учил уму-разуму, от него и настропалился чертями заведовать.
– И поверил? – не поверили впереди.
– А как же. Если черт ум замазал, куда деваться-то?
– Значит, был такой человек, который первым решил снесть людям головы… И расплодились как зараза… Родом было завещано, что придут темные времена, когда станут уводить людей в плен страшные люди-нелюди.
– Ну а как без этого? Только он не первый, – продолжил объяснять балагур с ноткой грусти. – То там, то здесь поднимали голову разбойники, обращаясь за подаянием к народу через черта. И первосвященники снимали им головы. Того же Симона-Петра наложением рук закрыли в темницу. Темницу-то он понял, да только ума не стало – свои не признали. Как проткнули шилом, в люди не показывался.
– А как же раскрыли? – полюбопытствовали у балагура. – Спасителя ихнего?
– Ходил с ними Иуда. Ученый был, философ, счетовод, смотрел, смекал. А как понял, чем те четверо занимаются, доложил властям. И весь народ потребовал его казни, обнаружив кровь его на себе. Суд у них был справедливый, три стороны. Старейшины – мудрые люди от народа, первосвященники, которые знали закон, и римские начальствующие.