Происходило нечто невероятное. Фабиан сбросил с себя привычную шутовскую маску и заговорил по-английски. Его английский был не очень уверенным, акцент сильным, но она сразу заметила, что слова были тщательно заучены, создавалось впечатление, будто он произносит чужие слова.
– Во время долгого падения я понял, что приходит время, когда воображение пожирает все и принимается за своего хозяина. И вот я в Буэнос-Айресе с пачкой учебников по работе полиции и тремя дешевыми пособиями «Как писать детективы», и я делаю свою последнюю нелепую ставку. – Фабиан наклонил голову, неуверенно улыбнулся и замолчал.
У нее было такое ощущение, будто она падает и у нее из-под ног уходит пол.
– Фабиан, что вы пытаетесь мне сказать?
Настороженное выражение на лице Фабиана не изменилось.
– Здесь, доктор, история становится немного запутанной. В акте втором полагается углубить сюжет, так сказано в учебнике. Если вы этого не делаете, на вас плюют. Как было со второй книгой Уотербери. Он не применил формулы, и его книгу бросили псу под хвост. Это-то и было последней каплей в той цепи разочарований и неудач, которая заставила его ринуться в Буэнос-Айрес по дороге, в конце которой его ждала пуля калибра девять миллиметров. – Он перевел дыхание и, не спуская с нее глаз, медленно выдохнул воздух носом. – Я прочитал протокол показаний из тридцать третьего комиссариата и могу заверить вас, что моя версия в тысячу раз интереснее и основывается на подлинной истории, а не как у Энрике Богусо: – Он буквально сверлил ее глазами, и она в первый раз увидела его cara de policía, непохожее на ту, другую, старомодную, под Муссолини, физиономию, какую ей демонстрировал Фортунато. – Выпьем по кофе?
К ним подошел Фортунато, и Фабиан приветствовал его со своим типичным хохотком:
– Комисо! Феноменально!
Комиссар и не старался скрыть недовольство:
– Ты что здесь делаешь, Фабиан?
– А я пришел поговорить с вами обоими о деле Уотербери. Похоже, объявились новые улики. Там есть много больше того, что рассказал вам Богусо. Я так думаю, дело нужно снова открывать.
Фортунато несколько мгновений никак не реагировал, а потом нетерпеливо отмахнулся:
– Оставь ты это, Ромео! Хватит капать мне на мозги всякой чепухой! – Он посмотрел на часы. – Афина, почти одиннадцать. Нужно взять в расчет непредвиденные вещи…
– Комисо! – заговорил Фабиан умоляющим тоном. – Какие такие вещи? Завтра есть такой же рейс! Я знаю здесь одно замечательное кафе, совсем рядом. Можем посидеть и выпить по cortado. – Он заулыбался, глядя прямо в лицо Фортунато. – Разве вам не хочется узнать правду?
Афина внимательно, не отводя глаз, смотрела на Фабиана; сейчас его попугайский зеленый пиджак смотрелся современным и даже изысканным рядом с блеклой верблюжьей шерстью пиджака на комиссаре Фортунато. Она ощутила соперничество между ними – между человеком, у которого еще все впереди, и тем, у которого с этого момента, возможно, все уже в прошлом. Ощутила она и растерянность или, может быть, испуг, который вдруг мелькнул на лице Фортунато, но ей нужно было решать, с кем согласиться.
Она повернулась к комиссару:
– Мигель, я полечу завтра. – Затем она кивнула Фабиану, который опять напустил на себя театральную величественность. – Ладно, Фабиан. Посмотрим, что происходит в акте втором.
Часть вторая
Последняя попытка Уотербери
Глава семнадцатая
– Все мы одинаково видим образ писателя-неудачника. Это клише, согласны? На грани отчаяния, измотанный безденежьем. А ведь хотим мы того или не хотим, каждый из нас время от времени несет на себе отпечаток какого-нибудь клише. Вот вы, например, госпожа доктор: вы сейчас знаменосец борьбы за права человека, защитник униженных и оскорбленных. Или вот комиссар – он сейчас закаленный в борьбе с преступностью полицейский, все мысли которого сосредоточены на раскрытии самого трудного в его жизни преступления. Образ нашей роли захватывает нас и всецело подчиняет себе. Наверное, то же самое и случилось с нашим сеньором Уотербери.
Этот boludo добился успеха в издательском деле. Его первую книгу «Черный рынок» издали в двенадцати странах и наградили всякими премиями. Его приглашали в президиумы разных писательских встреч, наперебой просили дать интервью, он видел свое имя напечатанным непонятным шрифтом в зарубежных газетах.
Но успех сыграл с ним злую шутку, и весьма странным образом. От успеха у него закружилась голова, и он абсолютно утратил осмотрительность. Со всех сторон ему льстили, его расхваливали, произносили почтительные слова, на которые так падки писатели: «Ах, Роберт Уотербери! Это вы написали „Черный рынок“!» Это роковые слова, они выдувают из-под ног основу реального мира, как пыль. В ушах у него звучал призыв занять место среди гигантов литературы. Но ведь стоило только глянуть на историю своих предшественников, чтобы увидеть: это миф, и его подстерегает разочарование. Но в мире предначертанных судеб нет никакой статистики. Он бросил банк и переехал с семьей в Саутгемптон мучиться над следующей книгой. Теперь он был романистом. Так он представлялся людям, которые несколько терялись перед величием этого слова: novelista.[68]
Впрочем, прошло время, и эта призрачная жизнь стала требовать расплаты по долгам. Жена попала в автомобильную катастрофу, шесть месяцев не работала. Дому требовалась новая крыша. Вышла из строя машина, и он приобрел новую, рассчитывая на доход от следующей книги. Пришлось залезть в пенсионные сбережения.
Никакие неприятности не мешали работе над «Поникшим цветом». Он считал его своим шедевром. Сюжет книги вращался вокруг идеи, что мир – это необъятный священный текст, пейзаж из существительных и глаголов, чьи тайные пророчества непостижимы для натыкающихся на них человеческих существ. Через четыре года и после восьми кардинальных переработок он отослал новый роман своему литературному агенту. К этому времени мир не только перестал ждать новой работы Роберта Уотербери, а начисто забыл, кто он такой. И к несчастью, рынок мистических откровений оказался ничтожным. Агент семнадцать раз предлагал его книгу издательствам, прежде чем смог выбить весьма скромный гонорар.
«Десять тысяч! – возмутился он. – Да мне ими только подтереться!»
«Может быть, доберете на процентах от продажи, – сказал агент, не очень в это веря. – Минуточку, у меня другой звонок».
Уотербери искал утешения, перечитывая в энциклопедиях летопись мытарств, которые претерпели великие писатели. Достоевский, начавший свою карьеру со смертельного приговора. Сервантес, то и дело попадавший в темницы и проведший последние годы жизни приживалом у богатого друга. Или вот Керуак – самая трагическая фигура; его первая книга была шедевром. Большинство биографических заметок заканчивалось словами «умер в нищете», «умер в состоянии опьянения» или «покончил жизнь самоубийством». Даже это не помогало, ибо любая прогулка по книжным магазинам напоминала ему, что подавляющее большинство писателей так и не стали великими и умерли в полной безвестности, провалившись со своими безнадежными коммерческими проектами, так и не обзаведшись персональным мифом, который помог бы не потерять уверенности в себе. Мысль о том, что он – один из этой печальной категории, приводила его в ужас. Куда девались звучавшие серебряным колокольчиком речи, с которыми обращались к видному писателю. Стерлась позолота, остался грубый металл, на котором красовалось клеймо «писатель-неудачник».
Вот как получилось, что сеньор Уотербери приезжает в Буэнос-Айрес с парой спортивных пиджаков и чемоданом, набитым дорогими вещами, в которых он ходил десять лет назад, когда работал в «АмиБанке». План был простой – написать что-нибудь неприхотливое, без особых литературных изысков. «Коммерческое», как это назвали издатели. Простой язык. Побольше знойных красоток и жгучих красавцев. Начните с убийства и оставляйте трупы до самого финала. Это будет приключенческая повесть о международных финансах и аферистах, действие должно разворачиваться в стране, только что пережившей кровавую военную диктатуру.