Как нам известно, Уотербери особенно хорошо знал этот мир. «АмиБанк» послал его на два года в Буэнос-Айрес как специалиста по финансам – разобраться с бездарными займами семидесятых и восьмидесятых годов. В те годы банк одалживал миллиарды диктаторам и жуликам и в обеспечение требовал всю страну. Уотербери прибыл уже во вторую фазу, когда банк забирал в оплату безнадежных долгов принадлежавшие Аргентине государственные предприятия. Телефонные компании, медные рудники, национальные авиалинии, плотины, автострады, коммунальные электросети – все это было выставлено на продажу по самым низким ценам, установленным чиновниками, которые держали свои счета в офшорных филиалах «АмиБанка». Это была великолепная схема, система, которая работала с благословения американских экономистов и Международного валютного фонда. Уотербери принял участие в этой фиесте, обеспечивая инвесторам «АмиБанка» жирные куски собственности.
– Погоди, – прервал его Фортунато. – Фабиан, где ты добыл эту информацию?
– Все писатели ведут дневник, нет? У нашего друга Уотербери там очень скрупулезные записи обо всем, что с ним происходило в прекрасном Буэнос-Айресе. Основываясь на этом, мы с моим двоюродным братом…
– Да иди ты со своим братом! Этот дневник у тебя?
– И как вы его заполучили?
Фабиан протестующе поднял руку:
– Потом, потом я все расскажу. Но можно предложить еще кофе, комисо? Госпожа доктор? – Он крикнул в почти пустой зал: – Лучо! Еще три кортадо.
Официант кивнул, и Фортунато заметил, что даже в центре города, находившемся под юрисдикцией федеральной полиции, Фабиану счет не подали.
– Bien, – произнес Фабиан, ставя на стол стакан с водой. – Мы видим, как Уотербери приезжает в Буэнос-Айрес и снимает номер в отеле «Сан-Антонио» на Калье-Парагвай, в центральном деловом районе, который по ночам превращается в рай для проституток. «Сан-Антонио» построили в тридцатых, и, хотя он невелик, мраморные лестницы, и сверкающий медью холл, и стойка портье сохраняют некое скромное изящество. Уотербери осматривается в своем номере: маленький куб с деревянными панелями на стенах, чуть-чуть позолоты на раме зеркала, застарелый запах лака. Он с трудом пытается представить себе, как будет работать в пятнышке воскового света настольной лампы. Вытаскивает из чемодана несколько книг и начинает листать. «Напишите бестселлер», – взывает одна обложка. «Шесть ступеней к детективу», – вторит ей другая.
– Так это же книжки, которые вы показывали мне! – воскликнула Афина.
– Ну а как же! Разве я сумел бы придумать такие названия? Но продолжу. Уотербери смотрит на книжки, и его охватывает чувство собственной ничтожности, на него начинают давить стены комнаты. У него нет сюжета, нет жертвы, нет главного персонажа – только идея: аргентинский сыщик, одержимый поиском истины. Но что он собой представляет, этот сыщик? Какой истины добивается? Может быть, это пожилой человек, усталый от жизни и своей работы, ему совсем недолго до пенсии, как комиссару Фортунато. Человек в конце пути длиной в жизнь – жизнь, отданную борьбе за истину. Стоп!
Фабиан поднял руку и, прикрыв глаза, улыбнулся.
– Я знаю, что вы подумали! Вы подумали, что слышите еще одну историю, которая начинается заманчиво, а заканчивается рассказом о самом себе. Что я вставлю какого-нибудь Фортунато и какого-нибудь инспектора Фабиана, а потом: «Боже мой, да мы все тут, в книжке, написанной самим Уотербери! Блеск!» Классика, нет? Как Роберт Олтмен в фильме «Игрок», видели? Или еще другое кино, с Траволтой? Нет, chica, это старый прием, он был уже у Сервантеса, во второй части «Дон Кихота». – Он потянулся за маленькой конфеткой на тарелочке перед ним и бросил ее в рот. – Нет, señoritas и caballeros, не стоит беспокоиться, я слишком горд, чтобы повторять старые трюки, и Уотербери тоже этого не любил. Он сейчас готовится к тяжелой ночи в номере триста шесть отеля «Сан-Антонио».
Наш автор берет в руки первый роман, разглядывает свой портрет, на котором он на шесть лет моложе; тогда он был в зените славы и непринужденно улыбался. На второй роман он бросает лишь беглый взгляд, там у него тот типичный вид – «принимайте меня, пожалуйста, всерьез», – каким пестрят полки с уцененным товаром в книжных магазинах, как у заключенных, которые перед лицом неопровержимой вины без устали заявляют о своей невиновности. Он валится на постель и лежит, уставясь в потолок. Ему необходим замысел. Нужны контакты. Атмосфера. И пусть он не хочет в этом признаваться, ему нужен кто-то, принимающий его всерьез.
Его единственный контакт – это старый друг из банка, некий Пабло, с которым он работал десять лет назад. В то время они оба были холостяками, вечерами фланировали по шумным улочкам делового района, перемигиваясь с красотками и подчищая огрехи кредитов в сотни миллионов долларов. Людей этого типа можно встретить и сегодня (стоит пройтись по Калье-Флорида или Пласа-де-Конгрессо) – красивых и молодых, урожая этого года, которые могут стать шикарным уловом для ловких женщин; – они – путевка в благополучие, высшие слои общества, они – обещание отдыха в Европе и на Пунта-дель-Эсте.
Они сама обворожительность, направо-налево раздают улыбки, но умеют держаться и солидно, как приличествует человеку, облеченному ответственностью. Золотая жизнь, amores, по определению может быть только временной, но внушает обманчивое чувство постоянства для тех, кто ведет ее.
Десять лет назад Пабло внешностью походил на типичного латиноамериканского артиста или певца. Прямые черные волосы, длинные ресницы, даже лицо не слишком смуглое. Перспективный администратор с великолепным будущим в мире финансов, он притягивал к себе всех – и потенциальных невест, и влиятельных мужчин; к нему потянулся и Уотербери. Его привлекла не только внешность Пабло, но и его голос, располагающий, вкрадчивый, как гладко отполированная медь, смешливый баритон с оттенком философской расстановки, что придавало самым незначительным словам Пабло ауру беспечной мудрости. Все видели в Пабло человека, который пойдет далеко, и всем хотелось, чтобы он не забыл их, когда достигнет своих высот.
Уотербери тоже надеется, что он не забыт. Он четыре года не разговаривал с Пабло и нервно ждет, пока секретарь сообщает его имя. Через мгновение приветливый голос Пабло положил конец всем его сомнениям: «Che, Роберто! Мой знаменитый друг-писатель! Неужели ты и в самом деле в Буэнос-Айресе?»
Слова «знаменитый писатель» больно отозвались в груди Уотербери, но теплота в голосе старого друга успокоила его. Он сказал, что остановился в отеле «Сан-Антонио» и думает собрать материал и написать детектив, действие которого разворачивается в Буэнос-Айресе. Они рассказали друг другу о своих семейных делах, кто на ком женился, о детях, и потом Пабло прерывает беседу: «Ничего больше не рассказывай, Роберто! Давай встретимся поскорее! Давай сегодня же вечером, если можешь! Заходи ко мне в офис в пять, и мы пойдем выпьем где-нибудь».
Уотербери с облегчением вешает трубку. Пабло все такой же, каким был в те далекие года, когда они днем заговорщически колдовали над финансами, а по вечерам занимались другими, более деликатными и более чувственными делами. Он надеется, Пабло не заметит, что на нем тот же самый костюм, который он носил тогда.
Уотербери приехал в штаб-квартиру «АмиБанка» в тот момент, когда по окончании рабочего дня из его здания на улицу высыпала толпа секретарш и бизнесменов. Через хрустальные витрины кафе видно было, как встречаются и рассаживаются за столиками элегантно одетые люди. Калье-Флорида заполнилась неторопливо идущими пешеходами. Вестибюль «АмиБанка» – дворец из мрамора и стали, могучий обнаженный Атлант подпирает плечами глобус. Уотербери на своем испанском с акцентом гринго спрашивает Пабло, и охранники делаются сама любезность. Пабло – один из тех, кто с десятого этажа, и его после работы всегда ожидает шофер.
Старик в красном пиджаке поднимает лифт наверх и каркающим голосом сообщает остановку: пентхаус. Уотербери встречают панели из тропической древесины и секретарша с обложки модного журнала, блондинка с длинными волосами и пышной грудью. Она приветствует Уотербери как старого друга – Señor Waterbery – и проводит его через стеклянные двери в холл, устланный ковром, толстым, белым и беззвучным, как снежный сугроб.