Добрым, располагающим голосом Фортунато произнес:
– Ну конечно, сынок, но я провожу специальное расследование. Не беспокойся, все законно. – Фортунато сунул руку в карман, вытащил пачку банкнот и подождал реакции клерка. – Полиция, наверное, приходила совсем недавно?
Клерк снова глянул на дверь, не очень понимая, что происходит, но вид денег приободрил его.
– Да, вчера и еще позавчера.
– Откуда?
– Федералы и эти, из Bonaerense.
– У вас есть их имена?
Клерк нерешительно замешкался, возможно, ему в первый раз пришло в голову задуматься, с кем он разговаривает. Фортунато продолжал выжидающе смотреть на него, и клерк вынул из ящика несколько карточек. Федералы: комиссар и помощник комиссара. Офицеры известного ранга. На этот раз расследование принимало более солидный характер. Другая карточка, из Bonaerense, заставила его насторожиться. Доминго Фаусто, инспектор. Перед глазами всплыло жестокое жирное лицо, он выбросил его из головы.
– И что ты сказал им?
– Правду. Что североамериканца не было в номере, когда я заступил на смену, и он так и не вернулся. Что я закончил смену без происшествий.
Фортунато одобрительно кивнул, голос у него был теплым и приветливым:
– Bien, muchacho. И никаких других гостей в ту ночь не было?
– Отчего же, были, но я не очень помню. Это же было шесть месяцев назад.
Фортунато кивнул:
– Журнал регистрации, пожалуйста.
Клерк подал ему гроссбух с записанными в нем именами. Большинство были парами, никаких идентификационных номеров или паспортов, как требуется по закону. Автоматически в голове мелькнуло, что можно потрясти хозяина гостиницы за это нарушение, потом внимание снова сосредоточилось на именах. Обыкновенные фамилии, брали номер на несколько часов. Он так и ожидал.
Из телевизора донесся свисток. Судья назначил штрафной «Риверу». Фортунато с раздражением посмотрел на экран:
– Сделай потише, – и подождал, пока клерк послушается. – Вы сдаете здесь номера по часам?
– Некоторые. Девочки приходят с Реконкисты. Но все спокойно. У нас никогда не бывает проблем.
– Ты не помнишь, ничего необычного не было с клиентами в ту ночь?
– Нет.
Полицейский вынул фотографию, которую принес с собой:
– Не помнишь, ты не видел этого человека?
Две ниточки бровей сдвинулись вместе.
– Да, да. Типичный рок-звезда. Он пришел с девочкой около… около половины первого или в час утра. Вскоре после того, как я приехал!
– Как он вел себя?
Клерк пожал плечами:
– Когда сюда приходят вот так, то не для того, чтобы знакомиться с портье. Пришел, зарегистрировался, поднялся наверх с девочкой, через два часа ушел. Видите… – Он указал на время выписки из гостиницы, обозначенное в регистрационной книге, потом вдруг прищурился. – Хотя, знаете, если я правильно помню, женщина ушла первой. Я еще подумал, чего это он делает наверху целый час.
Значит, Фабиан пробыл один в гостинице не меньше часа, в то время как Уотербери совершал свое последнее путешествие. Puta!
– Он ничего не уносил с собой, когда уходил?
– Мне кажется, с ним была спортивная сумка.
Детектив кивнул, потом задал еще несколько вопросов о женщине, выяснив только то, что она не была из постоянных клиенток и что в ней не было ничего особо запоминающегося. Больше ничего клерк не знал. Если люди Пелегрини приходили обыскивать комнату позже, то это было в другую смену.
– Хорошо. Ты молодец, юноша. К счастью, в нашем отделе есть деньги для вознаграждения граждан вроде тебя. – Комиссар отсчитал из пачки десять бумажек по сто песо, наверное две месячные зарплаты клерка. Протянув ему деньги, он придержал их пальцами. – Но я хочу, чтобы ты забыл, что видел меня. В нашем расследовании очень важен элемент неожиданности.
Клерк прижал банкноты ладонью и потянул к себе через стол:
– Не беспокойтесь, дяденька. Вы не существуете.
Фортунато пронзительно взглянул на него:
– Ладно. Я буду знать, сдержал ли ты слово. И если не сдержал, – лицо его потеряло всякое выражение, – я тоже буду знать.
Выйдя из гостиницы, Фортунато медленно пошел по ночной улице. Он подозревал, что дневники были изъяты из комнаты Уотербери, но если Фабиан забирал их в то время, как избивали Уотербери, то он должен был знать о похищении с самого начала! Как? От Доминго? Фортунато охватил гнев вместе со стыдом. Все это замышлялось за его спиной! Точно как полковники и лейтенанты замышляли мятеж в казармах за спиной своих генералов. А он-то, глупый простофиля, изображал из себя начальствующего офицера!
Захотелось сорваться с места и бежать убивать кого-нибудь, но это прошло, осталось только лихорадочно бьющееся сердце и сжатые до боли кулаки. Происшествие на пустыре в Сан-Хусто превратило для него убийство из абстрактного понятия в реальность. Он отбросил идеалистические сомнения и сосредоточил все свои мысли на создавшейся проблеме. Фабиан знал, что он похитил Уотербери и что ему ничего другого не остается, как ждать и надеяться, пока другие готовят западню для Пелегрини.
Хорошо. Ситуация как-то развивалась. Нужно теперь действовать энергичнее, пусть даже запахнет кровью. Он открыл дверь машины и посмотрел на часы. Час ночи. Он позвонил Качо.
Глава двадцать пятая
Как он и ожидал, бывший революционер был слишком осторожен, чтобы встречаться с ним не в публичном месте, – это правило позволяло ему сохранить жизнь, когда за ним охотилась вся страна. Он предложил кафе в середине Рамос-Мехиа, пиццерию, достаточно большую, чтобы в мертвые дневные часы вокруг них наверняка было пустое пространство, но расположенную в достаточно людном месте, где нельзя было бы подстрелить его без дюжины свидетелей. Фортунато, делая предложение, выпил виски, и Качо отказался еще до того, как Фортунато назвал цену.
– Я в эти игры не играю, Фортунато. Я уже говорил тебе. Поищи еще кого-нибудь, чтобы взять Васкеса. Поговори с Доминго.
– Доминго тут ни при чем. Это мое личное дело.
– Еще безумнее. Поищи кого-нибудь другого. – Вор встал.
– Качо, не упрямься. Мне нужно только поговорить с ним. – Он увидел, что тот заколебался. – Даю двадцать тысяч зеленых.
– Двадцать тысяч? Только чтобы поговорить? Да за эти деньги ты можешь его убрать и после этого купить его жене новый автомобиль. Что происходит, Мигель? Что такое знает Васкес, что стоит двадцать тысяч?
Фортунато играл в открытую:
– Может быть, он знает, за что убили Роберта Уотербери.
Качо покачал головой:
– Я уже читал про оперетку с Ондой. Очень мило, сеньор, но благодарю вас. Это не по моей части. Захотите поговорить о краденых телевизорах, милости прошу.
– Может быть, он может сказать нам, кто убил Беренски.
Слова Фортунато остановили Качо, когда он стал подниматься из-за стола, и комиссар понял, что не промахнулся:
– Вы двое – старые товарищи, верно? Беренски работал в пропаганде Народно-революционной армии, это всем известно. Беренски по-своему продолжал борьбу. Вот почему его убили.
– Что может знать об этом мелочь вроде Васкеса?
– Сядь, Качо. Поговорим. Теперь мы с тобой старые друзья. Я знаю твои преступления, ты мое. Нам нечего скрывать. Но той ночью, с гринго, все было не так, как представляется. – Качо сел и закурил сигарету. Фортунато оглянулся и продолжил, понизив голос: – Я выпустил последнюю пулю. Это правда. Но первыми в него выстрелили Доминго и Васкес. Я выстрелил уже после них. Я сделал это потому… – Он запнулся, вспомнив агонию Уотербери, взгляд, которым он посмотрел на него перед тем, как началось сумасшествие. – Я поступил так потому, что он страдал. Васкес ранил его в пах, в бедро. Доминго выстрелил в грудь. – Фортунато почувствовал, что при воспоминании о той ночи у него задрожал голос. – Другого выхода не было, hombre. Он уже умирал. Я его убил, да, убил. Но из жалости. Убивать его я никогда не хотел! Ты знаешь меня. Я не тот человек, который может убить невинного за несколько песо! – Он взял себя в руки и продолжил сдержаннее, рассудительнее: – Я думаю, что это Пелегрини приказал попугать его. Там что-то было между его женой и писателем. Но меня просили только попугать – попугать, а не убивать. Стрельбу начал Васкес, потом Доминго. Думаю, кому-то нужно было, чтобы он был убит. А теперь… – он кашлянул, – теперь раскрыть это убийство выпало мне.