р ВСЯКИЙ раз, думая о том, с чего же по-настоящему началась моя жизнь космонавта и когда впервые я почувствовал близость космоса, я вспоминаю не тот день, когда доктора сказали мне «годен», не тот день, когда меня зачислили в отряд, и даже не тот торжественный час, когда нас, молодых,-зеленых лейтенантов, вызвал к себе Главнокомандующий Военно-Воздушными Силами Советской Армии маршал Константин Андреевич Вершинин.
Правда, во время встречи с Главнокомандующим мы особенно остро поняли, что вызвал он нас для того, чтобы вот так, запросто, по-человечески познакомиться с самыми первыми из тех, кто пойдет на разведку в беспредельный и неведомый космос. Константин Андреевич долго и подробно говорил с каждым из нас. Интересовался здоровьем и самочувствием, спрашивал о наших женах и детях, о наших планах. В кабинете у маршала был и генерал-лейтенант авиации Герой Советского Союза Николай Петрович Каманин. Еще мальчишкой я много слышал и читал об этом бесстрашном полярном летчике, вместе с пятеркой других таких же, как он, смельчаков летавшем на хрупкую льдину в лагерь челюскинцев. Теперь прославленный герой, на Золотой Звезде которого стоит цифра «2», становится нашим наставником...
Впервые дыхание космоса я почувствовал в тот день, когда Главный Конструктор пригласил нас к себе на завод.
Я верю, что очень скоро о нем напишут страстные очерки, книги, поэмы, ибо этот человек достоин того, чтобы о нем слагались легенды и люди узнали, как он жил, как с юных лет зажегся авиацией, а потом, в тридцатых годах, после первой советской ракеты, которая поднялась всего на полтора километра, увлекся ракетной техникой. «Увлекся» — это, конечно, не то слово...
Молодой и напористый, образованный и глядящий далеко вперед, он много-много лет вынашивал идеи создания космических кораблей и ракетных двигателей и упорно работал над их воплощением.
Конструкторы самолетов могли проверить новую машину в воздушном океане и ошибки свои исправить согласно законам аэродинамики. Главный Конструктор космических кораблей шел непроторенными путями. Его расчеты и расчеты его друзей-энтузиастов порой базировались только на одних предположениях, на смелых догадках.
Что греха таить — вначале Главному Конструктору было-нелегко. Многие считали его беспочвенным фантастом, не верили ему, и нередко он оставался один на один со своими проектами, планами и чертежами... Он никогда не говорил нам о трудностях прошлого, но мы о них постепенно узнавали и за это проникались еще большим уважением и любовью к этому сильному духом человеку.
Его портрет написать и легко и чрезвычайно трудно. Небольшого роста, широкоплечий крепкий человек. Голову держит так, будто смотрит на тебя исподлобья, но, когда глянет в глаза, ты видишь в них не только железную волю, ясный ум конструктора и математика, но и внимательную, сердечную доброту щедрого душой человека.
Нас он встретил, как родных сыновей. Привел в цех, где на стапелях стояли космические корабли, подвел к одному из них, уже готовому, и сказал просто:
— Ну вот, смотрите... И не только смотрите, но и изучайте. Если что не так — говорите. Будем переделывать вместе... Ведь летать на них не мне, а вам...
В космосе уже побывал наш первый победный крепыш — спутник-1, легендарная Лайка летала над землей сотни часов, и ученые с надеждой следили за ударами ее собачьего сердца; все более сложные корабли уходили в простор Вселенной, и вот наконец мы увидели на стапелях корабль, на котором не какому-то мифическому «дяде», а одному из нас предстояло отправиться за порог земного мира.
Не помню, кто первый вошел в корабль, но, когда я шагнул туда, меня охватило волнение, знакомое, наверное, всем лет-чикам-испытателям, которые после долгого ожидания садятся в кабину нового самолета. На нем еще никто никогда не летал, еще недавно он существовал только в чертежах и расчетах, а теперь — вот он, готов... Внутри корабля было значительно просторнее, чем в пилотской кабине реактивного истребителя и даже тяжелого воздушного лайнера. Все светилось стерильной, нетронутой чистотой, в удобном мягком кресле можно было сидеть свободно и непринужденно. Слева был пульт управления, прямо перед глазами стоял ориентатор и маленький глобус, который мог ежесекундно показывать истинное положение корабля относительно Земли.
В тот день каждый из нас по нескольку минут сидел в кресле космического корабля и выходил из него с каким-то благоговейным волнением. За эти минуты мы особенно остро почувствовали, что наш корабль — творение всего советского народа, всех советских рабочих и ученых — от уральского металлурга, который варил сталь для корпуса, до безвестного монтажника, спаявшего последний контакт в тонком и сложном электронном устройстве автоматического управления. Б нем, в этом корабле, как бы сконцентрировались успехи всей нашей промышленности, всей науки и нашей самой передовой техники...
«И этот корабль, возможно, доверят мне», — думалось не
раз...
Тогда же мы, будущие космонавты, особенно остро почувствовали, как сильна и богата талантливыми людьми наша страна, страна моих дедов-коммунаров...
После первого знакомства началось изучение корабля. На специальных стендах мы тренировались ориентировать его по отношению к Земле. Инструкторы часто создавали нам такие условия, будто бы корабль перестал повиноваться автоматическим сигналам, и заставляли быстро сориентировать его по Солнцу в нужном направлении, включать тормозные устройства так, чтобы все сработало идеально точно и мы вручную могли бы приземлиться в заданном районе.
В те дни мы часто встречались с конструкторами и рабочими космических верфей и нередко вместе обсуждали устройство или удобство расположения того или другого прибора или агрегата. Главный Конструктор всегда внимательно выслушивал нас, и нередко в следующее посещение завода мы видели: в корабле сделано так, как мы просили.
— Вам летать... — повторял Главный Конструктор.
Мы чувствовали, что он верит нам и видит в нас первых испытателей своего космического детища. Мы проникались к нему не только все большим уважением, но и настоящей сыновней любовью. Корабль с каждым днем становился для нас все яснее, доступнее, и вскоре мы уже непреклонно верили, что в случае неисправности автоматики сами сможем управлять кораблем и он будет послушен так же, как были послушны хорошо доведенные, быстрые и надежные «МИГи».
Главный Конструктор не только знакомил нас со своим кораблем, своими планами, он постоянно интересовался нашими тренировками, спрашивал, как мы себя чувствуем, как готовимся к полету.
— Знайте, друзья, если вы начнете думать, что готовы к подвигу, — значит, вы еще не готовы к полету в космос...
Однажды кто-то из нас в шутку пожаловался: очень уж тяжело проходят тренировки в термокамере, где врачи держат высокую температуру.
— Помните, у Суворова, — сказал Главный Конструктор,— «трудно в учении — легко в бою»... Дело в том, — продолжал он, — что, когда корабль будет возвращаться из космоса на Землю и на гигантской скорости войдет в плотные слои атмосферы, его борта нагреются до нескольких тысяч градусов. Снаружи он станет огненным шаром, стремительно летящим к Земле. Я спокоен за термическое покрытие корабля. Оно не расплавится, не сгорит, не передаст эту температуру в кабину. Но космонавту нужно быть готовым ко всему...
Немножко жутковато было представить себе, что ты летишь в центре разъяренного огня и от этого адского вулканического жара тебя ограждает только тоненькая корочка, сделанная из специального состава... Видимо, Главный Конструктор почувствовал наше настроение и однажды показал нам космический корабль, только что вернувшийся из суточного полета по орбите вокруг Земли. Он был как и наш, новенький, еще не облетанный... Только термическое покрытие чуть оплавилось по поверхности, но внутри все оставалось таким же, как до старта. И мы окончательно поверили в безукоризненную надежность термической брони.