Как-то, разговаривая между собой, мы вдруг задумались над тем, что, может быть, в этой тоненькой корочке скрыта вся необыкновенно бурная, смелая и стремительная история нашей советской науки. Науки новой России, России социалистической. Еще сорок лет тому назад мы не умели делать примитивные калоши, швейные машинки выписывали у Зингера, а сегодня, чтобы вернуть из космоса живым и здоровым человека, советские ученые открыли, может быть, какой-нибудь новый элемент в таблице Менделеева и заставили этот элемент служить новой науке — космической...
Так шаг за шагом мы постигали не только устройство космического корабля, но и на ощупь, своими глазами убеждались в небывалом успехе нашей советской науки, служащей благородному и светлому делу — делу мира и прогресса во имя всех разумных дерзновений человека.
Вскоре Главный Конструктор пригласил нас на космодром. Оттуда 19 августа 1960 года в космос ушли Белка и Стрелка и, сделав восемнадцать витков, благополучно вернулись на Землю, отклонившись от расчетного места посадки всего на несколько километров.
Но не все обстояло благополучно в полетах четвероногих космонавтов.
Это случилось 1 декабря 1960 года. В тот день на орбиту вокруг Земли был выведен корабль с Пчелкой и Мушкой на борту. Уверенно и точно по расчету взлетела ракета и унесла далеко от Земли двух милых дворняжек. Через 108 минут мы думали встретить их, но в связи со снижением по нерасчетной траектории корабль-спутник прекратил свое существование при входе в плотные слои атмосферы...
Мы понимали, как тяжело было на душе у Главного Конструктора. Ведь вскоре в полет должен был отправиться кто-то из нас... Но мы знали, что для безопасности нашего полета будут предприняты все меры, хотя в грандиозном деле исследования Вселенной неизбежны непредвиденные случайности...
— Не стоит расстраиваться, — сказал один из космонавтов, тепло, по-сыновьи пожав руку Главному Конструктору. — Даже с проверенными самолетами случается. Но с нами не случится плохого: откажут автоматы — возьмем управление кораблем в свои руки!..
Глаза Главного Конструктора потеплели, он улыбнулся нам:
— Спасибо, друзья мои...
Приближался день запуска первого космического корабля с человеком на борту. Государственная комиссия отбирала Первого...
Помните у Пушкина: «Нас было много на челне»... И нас, космонавтов, тоже было много. И каждый готов был выполнить первый полет не задумываясь, не дрогнув перед той опасностью, что ждет его в космосе. И я не могу не рассказать о тех, кто был рядом со мною, — о моих друзьях-космонавтах.
^^^ТРЯД космонавтов отбирался не один день. Кто-то прибыл раньше, кто-то приехал позже. Мы постепенно знакомились, присматривались друг к другу, и первое, что мне бросилось в глаза: какие все это разные ребята! По пути, как говорят в армии, к моему новому месту службы я невольно задавал себе вопросы: кто они, мои новые «сослуживцы»? Ровня ли я им?
Когда же мы собрались все вместе, мое представление о тех, кто намеревался летать на ракетах в космос, окончательно смешалось. Да, мы все разные. Это первое и совершенно точное определение каждого, кто когда-либо видел нас всех вместе, подходит к космонавтам и сейчас, когда мы уже прожили столько дней, прошли тренировки, учебу и подготовку к полетам.
Мы не только разные по возрасту, росту, внешности, мы — разные и по опыту жизни, и по характерам, и по индивидуальным склонностям, и, конечно, по биографиям.
Но было у нас и много общего. Отличное здоровье, хорошее физическое развитие, общая подготовка, интерес к новой работе — это ли отличало нас от десятков тысяч других советских парней? Такой отряд мог быть собран после предварительной подготовки и для похода на Южный полюс, и для экспедиции на дрейфующей льдине, и для испытания новых самолетов. Наш отряд мог быть экипажем подводной лодки, бригадой монтажников-высотников на строительстве гидростанции, словом — вообще пригоден для любой работы, которая требует воли, физической закалки, знаний и преданности нашему общему делу. Но первые дни пребывания в отряде, первые спортивные встречи сразу подчеркнули индивидуальность каждого при общей для всех хорошей физической подготовке.
...На баскетбольной площадке раздался свисток тренера — начали игру. Баскетбол меня никогда ранее не увлекал, и я постарался остаться в стороне, равнодушно наблюдая за той бестолковой, как мне тогда казалось, толчеей моих коллег на маленьком пятачке, обведенном белой линией.
Но уже на первых минутах один крепыш легко переигрывал своих более высоких и лучше сложенных противников. Вскоре он стал лидером команды и на площадке то и дело слышалось:
— Молодец, Юра! Давай, Гагарин! Еще разок!
Можно было позавидовать Юриной игре. Я невольно стал пристально следить за ходом игры и увлекся сам. Теперь я — заядлый баскетболист и считаю эту игру одной из лучших спортивных игр.
Вскоре я убедился, что другой мой «сослуживец» — неповоротливый на баскетбольной площадке — был на голову выше всех нас в тяжелой атлетике.
Индивидуальность наших характеров, увлечений и привычек проявлялась во всем. Но прошли месяцы упорной учебы и подготовки, и нас всех сроднило одно — влюбленность в свою новую профессию и готовность лететь в неизвестный космос.
Я не сомневаюсь в том, что все мы, теперь уже прекрасно зная друг друга, с уверенностью можем сказать: третий, четвертый, пятидесятый — одним словом, — любой готов лететь на ракете, и мы все с нетерпением ждем этих дней.
Конечно, не сразу сложился наш отряд, не сразу выработался его стиль, его общий почерк, характерный для спаянного коллектива, объединенного одним делом, одними задачами. Некоторые болезненно воспринимали критику, другие были чересчур суровы, а иные принесли в коллектив задор и «соленую» шутку. Прошло время, и каждый из нас взял от друзей лучшее, наиболее приемлемое, и теперь тот, кто раньше готов был обидеться на остроту, может сам «подковырнуть» другого так, что диву даешься — откуда у парня все это взялось? Откуда у некогда мрачноватого друга появилась открытая улыбка?
Родились и свои правила в нашем отряде. Нечто вроде неписаного устава. На занятиях — максимум внимания, ни одного лишнего слова. Никто никого не отвлекает. Каждый помогает другому разобраться в технике, теории, в отшлифовке спортивных упражнений. Но вот занятия окончены, и тогда — держись... Здесь тебе припомнится все. И неудачный ответ инструктору, и нелепая поза на тренировке. Или разыграют так, что невольно сам заражаешься весельем друзей и хохочешь над своей собственной доверчивостью и оплошностью.
Часто в свободное от занятий и тренировок время вместе с Тамарой и одним из космонавтов — заядлым театралом — мы ходили в театр. Я любил и раньше театр, но под влиянием моего друга стал, как мне кажется, еще лучше и глубже чувствовать и понимать сцену.
Вскоре театр стал для нас окном в мир большого смысла жизни и человеческих поступков. Мы пересмотрели много пьес — посредственных и хороших, но такие, как «Власть тьмы» Л. Толстого, «Иркутская история» А. Арбузова, запомнились надолго.
Часто бывали в опере. Моя любимая — «Руслан и Людмила»— дорога мне, наверное, и тем, что я знал ее еще с детства, так как партитура, подаренная кем-то отцу, была у нас в доме драгоценной реликвией.