Ответы эти не были, конечно, исчерпывающими, но все-таки он был тем «добрым ангелом», который старался как мог удовлетворять наше любопытство.
О самом себе он рассказывал охотно.
Его первое знакомство с авиацией было трагичным.
Во время войны, когда его родной край был оккупирован фашистами, подбитый краснозвездный штурмовик «Ильюшин» с трудом тянул на свой аэродром, но, видно, кончились силы в руках тяжко раненного пилота, и штурмовик рухнул рядом со зданием сельской больницы. Вокруг собрался народ.
Отец Павла, одним из первых оказавшийся у места катастрофы, попытался достать погибшего летчика.
Когда же он приблизился к останкам самолета и стал отдирать листы исковерканного дюраля, воспламенился бензин. Взрыв потряс тихие улицы поселка...
Смельчаков отбросило взрывом. Кое-как отец Павла поднялся на ноги, но, не дойдя до дома, упал. Больше года пролежал он, обгоревший, в постели, на грани смерти и жизни. Однако этот случай не только не отпугнул Павла от авиации, став летчиком-реактивщиком, он вступил в отряд космонавтов и вместе с Андрияном совершил беспримерный групповой полет.
...Однажды летним вечером после тренировок мы размечтались о будущем. О полетах на Луну, на Марс. Павел был настроен несколько реальнее других. Он тогда на первый раз мечтал облететь Землю.
— И когда я полечу туда, — и он кивнул на мерцающие в небе звезды, — я обязательно возьму с собой вот это...
Он расстегнул китель и достал из внутреннего кармана записную книжечку.
Когда Павел раскрыл ее, мы увидели там квадратик шелка, на котором был вышит портрет маленького Ильича...
Павел сделал то, о чем мечтал. На борту его корабля был портрет Ленина. Портрет человека, направившего нашу страну по большим звездным дорогам...
Можно было бы продолжить галерею портретов моих дру-зей-космонавтов, но думаю, что полнее и лучше меня со временем это сделают журналисты и писатели.
Мир будет узнавать новые имена исследователей космоса. Станут всемирно известны и имена создателей первых космических кораблей.
Я не называю всех моих друзей-космонавтов прежде всего потому, что сейчас им крайне необходим покой для большой и трудной подготовительной работы перед полетами в космос. Но разве дадут им покой журналисты, если узнают их имена? По этой же причине я не называю и имени следующего космонавта. Но мир услышит его.
Прежде всего — спокойствие! То же спокойствие, с каким мы ждали первый рейс к звездам и не знали — кого из нас выберут Первым...
Выбор пал на Юрия Гагарина, нашего друга по отряду. Комиссия отобрала человека, чья воля и энергия — лучший пример и образец для тех, кто мечтает служить Родине, Науке, Людям.
Есть что-то символическое в его жизненном пути и биографии. Это — частичка биографии нашей страны. Сын крестьянина, переживший страшные дни фашистской оккупации. Ремесленник. Рабочий. Студент. Курсант аэроклуба. Летчик. Этой дорогой прошли тысячи и тысячи сверстников Юрия. Это дорога нашего поколения — шло ли оно в авиацию или на флот, в науку или на гигантские стройки пятилеток, где так же, как и в кабинетах Главного Конструктора и Главного Теоретика, создавалось все необходимое для первого полета человека в космос...
Я был назначен дублером Первого.
12 апреля 1961 года вместе с Юрием мы прибыли на космодром. За тридцать минут до старта «Востока-1» я снял гермошлем, скафандр и вместе с друзьями-космонавтами отъехал от стартовой площадки, чтобы со стороны наблюдать за первым полетом человека в космос.
...Прошло около четырех месяцев — и вот вновь к стартовой площадке подкатил зеленый автобус
т
ОСМОДРОМ Байконур.
Плотно закрыты люки. Где-то чуть слышно работает электромотор— опускается лифт с последними провожающими...
Через несколько минут слышу, как отъезжают монтажные фермы.
На космодроме, наверное, тихо-тихо, как и у меня в ракете, и, наверное, так же, как и в тот день, трещат на всю степь кузнечики...
По радио — голос Главного Конструктора:
— Как самочувствие?
— Прекрасное!..
Но ведь они знают о моем самочувствии не хуже меня! Врачи внимательно изучают показания приборов, слушают удары сердца, знают о давлении крови. Я прислушиваюсь к самому себе и невольно повторяю: «Прекрасное!»
— Как дела, Герман?..
Это друзья. Они шутят, смеются, одним словом — развлекают.
— Музыку включить? — спросил кто-то. — Что ты хочешь услышать?
— Крутите что хотите.
Тут же послышалось: «Я люблю тебя, жизнь»...
Стоп! Кончилась музыка. Пропали голоса, раздается первая команда. Теперь доктор спрашивает о самочувствии, но, видимо, уже только так, по традиции. По его голосу чувствую: он-то знает — у меня все в порядке.
Взглянул на часы. Остаются считанные минуты до старта. Еще раз оглядываю кабину. Сейчас это мой дом, моя крепость... Что же я чувствую? Страх?
Во всей моей сознательной жизни, во время первых прыжков с парашютом, в моменты других так называемых «острых» ощущений я не испытывал этого чувства, потому что всегда знал, на что иду.
И все, что я ни делал до сих пор, приходило само собой, естественно вытекало из обыденных и ясных представлений о долге и из самого честного желания не быть последним. Появлялась потребность, привычка, необходимость подчинять свои интересы интересам дела.
Об этом, еще подсознательно, я думал мальчишкой, когда стал тимуровцем в пионерской дружине; об этом я думал, когда нес заявление в комсомол, который помог мне понять, что такое чувство локтя людей, стоящих в одном строю. Помню, еще в старших классах я был членом комитета комсомола, отвечал за стенную печать. Наступили перевыборы комитета, и тут стали меня критиковать, да так, что только пух летел.
«Ну, — думаю, — «наработался» в молодежных лидерах».
Стали выдвигать кандидатов в новый состав комитета. Слышу: «Титова!»
— Да вы что это, ребята! — взъярился я. — Живого места на мне не оставили и теперь опять?
— Ты понял, за что мы тебя критиковали?
— Ну, понял, — буркнул я.
— Теперь-то и будешь работать так, как надо...
— Титова! — кричат ребята.
Так я вновь стал членом комитета!
Многое дал мне комсомол, внеся «коррективы» в мой несколько экспансивный характер, — и сделал это на мое же благо.
Наконец, звание кандидата в члены партии. Вступая в Коммунистическую партию, я вставал в шеренгу своих соотечественников, готовых первыми встретить любое трудное дело, любую опасность. Перед моим мысленным взором проносились лица и образы и тех, которых я не видел, но знал их дела, и тех, кого нет в живых, и тех, кто ныне здравствует. Владимир Ильич Ленин, его соратники и первые революционеры— герои моих детских дум.
Отец, инструкторы-летчики, погибший друг Леша Коваль, Главный Конструктор, Юрий Гагарин, друзья-космонавты, девчонка Галка, вытянувшая меня из проруби, Тамара... Разные, внешне совершенно не связанные между собой люди. И все как будто вместе со мной ждут отсчета секундомера. Не знаю, что делал в эти минуты Никита Сергеевич Хрущев, но, может быть, и он тоже, поглядывая на часы, спрашивал — как там космонавт?..
Я еще раз осмотрел приборы, рычаги управления. Все на своем месте. Сейчас прозвучит последняя команда. Стараюсь удобнее устроиться в кресле, расслабляю мышцы, плотно прижимаю голову к подушке кресла. 8 часов 55 минут, 56, 57, 58... Остается секунда...
— Подъем!!!
Раздается нарастающий шум двигателей, вздрагивает корпус. «А кузнечик на поле, наверное, замолк...» — мелькнуло в голове.