— Если ты по элоквенции хорош был, как твой аттестат утверждает, то должен ты мне развить тему интересную, посмотрю, как-то ты справишься.
— Боюсь, владыко, надежд не оправдать.
— А ты не бойся. Главное подойди к предмету просто, и в то же время насколько можно разукрась эту простоту силою речи. Вот тебе тема. — «О нравственном состоянии прародителей до грехопадения».
Чувствует поп Мартын, как душа его уходит в пятки, в голове всё путается, в виски бьёт…
— Поле обширное. Можешь разобрать нравственную и божественную сторону души нашей.
— Боюсь, владыко.
Владыка ногою даже топнул.
— Затвердила сорока Якова… Я не спрашиваю тебя — боишься ты, или нет. В семинарии ректор тебя не спрашивал, а драл по субботам, коли не так.
Отец Мартын вдруг бух в ноги.
— Пощади, владыко, — пятеро детей, мал мала меньше.
Преосвященный усмехнулся.
— Чего ты мне как Богу земные поклоны творишь? Ты лучше времени не теряй, сшей тетрадку, пёрышко очини, да и углубись в созерцание нравственной природы прародителей. Помолись усерднее, — простых рыбарей Господь просвещал, не токмо иереев. Встань, встань, нечего ползать.
Шатаясь вышел он из садика; как добрёл до дому, — и сам не помнит. Всё в глазах помутилось: пропали детки малые, пропали!
У попадьи уж за чай все сели. Самовар кипит, уходит. Сальные свечи так весело горят; у всех лица довольные, а Мартын и слова сказать не может. Видит, уставился на него какой-то юнец, — лет двадцати-двух, не больше, с усиками, — в первый раз видит он его.
— А позвольте узнать, какую тему задал преосвященный?
Мартын и говорить не хотел: ну на кой прах знать этому вертуну, какая тема? Только себя раздражать! Однако всё же сказал.
— Так-с. Тема чудесная. Развить её можно отлично.
«Ещё смеётся, шельма», — думает поп. А тот, хоть бы что, продолжает:
— Ежели такую мысль провести. Все животные одарены разумом, как и человек. Они строят себе жилище, изыскивают корм, рождают детей, но делают всё это по инстинкту. Человек же одарён способностью помимо этого творить, творить нечто новое, в природе до него не существовавшее. Он создаёт музыку, живопись, храмы, статуи, — пишет книги. Он творец: он может мысль, мелькнувшую в уме, облечь в действительную форму, — отсюда божественное подобие человека…
Мартын даже рот раскрыл от изумления.
— Ну-с, ну?
— Тут можно нарисовать картину современных изобретений: телеграф, применение пара, — словом, картину божественного творческого начала человеческого духа…
— Ну-с, а как же тут прародители-то?
— Прародители? — молодой человек запнулся. — Ну, можно к ним свести. Видите: они сорвали плод познания добра и зла, и, по словам змия, стали как боги. Они познали зло, но в то же время получили и знание творчества. Питаясь же древом жизни, до грехопадения они были нравственно чисты, но лишены творческого начала…
У Мартына всё вертелось в мозгу… После чая он заперся с молодым человеком в своей комнате.
А уж как проповедь удалась! Правда, — читал поп Мартын по тетрадке, но достаточно смело и уверенно. Губернаторша, губернатор, владыка — все были чрезвычайно довольны. Губернаторша еле удержалась от аплодисментов. Преосвященный облобызал Мартына трижды.
— Не думал, говорит, чтобы у меня в епархии были такие светлые головы. Ты и за наукой следишь, и тетрадки школьные не забыл. Одобряю, одобряю.
А уж поп от радости не понимает ничего. Кинулся на шею к Николаю Фёдоровичу, тому студентику, что у его родственницы детей обучал, да и говорит:
— По гроб жизни обязан вам, почтеннейший, — вынули из петли.
— За что же, — отвечает тот, — благодарите, отец Мартын: я вам за те же двадцать-пять рублей и в следующий раз напишу, коли нужда встретится.
— Прямо к вам тогда, прямо. Только черёд теперь мой не скоро…
Накупил Мартын жене и детишкам гостинцев на все наличные деньги, и тронулся восвояси.
Но Николаю Фёдоровичу недолго пришлось ждать писания новой проповеди, а всего дня три. Скрипнула к нему дверь, является попик тощенький, гнуслявый, с поклонами.
— Наслышал, якобы вы моему предшественнику помогли, — отец родной, не откажите. Я ту же сумму с превеликою благодарностью…
Николай Фёдорович и отнекиваться не стал. Покрутил ус и спрашивает:
— А тема какая?
— О бесплодной смоковнице.
— Можно.
— Отец родной, — всех нас облагодетельствуете. И впредь к вам все повалят, — так гуськом и пойдут. Вы человек современный, учёный, а мы отсталые… Опять же вам… в сотню рублей вознаграждение ежемесячное… невредно…
— Хорошо, хорошо… Завтра к утру приготовлю. Вы зайдите, батюшка, заняться надо будет с вами, подготовить дикцию и прочее… Владыка останется доволен, поверьте…
Да, владыка был доволен, — целые полгода доволен был. — Его изумили начитанность и блестящий ум представителей его епархии.
— Бесконечные сокровища таятся в недрах России, — не раз размышлял он. — Кто бы мог подумать, чтобы простое сельское духовенство, и на такой высоте знания. Случайный ли то подбор, или превосходное преподавание местной семинарии? Вопрос очень затруднительный для разрешения.
А оказалось, что вопрос решался чрезвычайно просто.
Месяцев через семь после первой проповеди, прибыл в X. какой-то дальний священник, и но общей проторенной тропинке направился к Николаю Фёдоровичу. — Скуповат ли он был, приход ли у него был бедный, только он упёрся на пятнадцати рублях, больше не даёт. Николай Фёдорович был навеселе — пирушка у него шла с товарищами; посадил он попа за стол, затянули «Gaudeamus».
— Так не дашь, батька, больше?
— Не могу, Николай Фёдорович, — видит Бог не могу. Вы коротенькую напишите, только сильную.
— Сильную? Ладно. Приходи завтра.
Вот собрались все в собор, — праздник большой. Проповедь дана на текст «Воздадите кесарю».
Вышел поп, начинает. Прислушался преосвященный. Что такое он говорит? Неясно мысли вяжет, всё периоды, периоды, а подлежащее и сказуемое словно ускользает. Чем дальше, тем туманнее. Владыка уже сожалеть начинает, что рукописи заранее не просмотрел.
И вдруг перемена: периоды пропадают, речь краткая, выразительная, да ещё какая! Такие слова и выражения начинает он подтасовывать, что преосвященный не знает, куда деваться. Посматривает на губернатора, тот к нему.
— Это что же, говорит, такое?
Кое-как дослушал владыка «слово», да и поманил попа в алтарь.
— Ты что, что ты читал? Несчастный!
— Я…
— Ты!.. Ведь тебя в Сибирь за это!.. Ведь на каторге тебе места нет! Откуда ты со всеми западными идеями познакомился? Что у тебя за библиотека? Какие цитаты ты приводишь?.. Да я тебя!..
Тот в ноги.
— Не я, владыко, не я… Николая Фёдорович это…
— Какой Николай Фёдорович?
— Он постоянно пишет…
Всё объяснилось. Поражён был преосвященный глубоко, в самое сердце.
--------
Он слышал о Николае Фёдоровиче, что тот стихи писал, и смешные аттестаты выдумывал, якобы выданные студиозусам семинарии по окончании курса. И стихи, и аттестаты ходили в рукописях по городу. Пожелал знаменитый проповедник с ним познакомиться.
— Талант, государь мой, в вас талант, — вам бы пастырем быть, — далеко бы пошли.
— Не чувствую себя способным на подвиг духовный, — говорит Николай Фёдорович.
— А жестоко вы со мною поступили. Столько времени держали в заблуждении… Я-то хвалился, и недоумевал. Положим, замечал я порою некоторое однообразие в изложении, но и в голову мне не приходило…
Махнул с этих пор преосвященный и на развитие духовенства. — А Николай Фёдорович, скажу в заключение, сделался весьма известным русским поэтом, и стихотворения его можно найти во всех хрестоматиях — наравне с нашим владыкой его считают образцовым…