Князь постарался удивиться.
— И ведь от какого обстоятельства…
Он начал рассказывать, что это было давно, когда ещё он ездил в провинцию на гастроли. «Комическая старуха» усомнилась в том, чтоб его когда бы то ни было приглашали провинциальные антрепренёры, но папочка только посмотрел на неё и продолжал свой рассказ. Он рассказал как однажды после спектакля (он играл Ришелье, — и удивительно играл!) актёры, чествуя его, «упились» помери-сек. Упившись, они стали пробовать револьвер, для чего приколотили на дверь бубнового туза.
— Я взялся следить за стрельбой, — повествовал он. — Первый выстрел сделал резонёр Иванов. Я ищу пули. нет нигде, ни на карте, ни около, ни на стене… Потом мне говорить: «А откуда у тебя кровь»?.. Пуля-то в плече оказалась…
— Ну, и вы, значит, хороши были, — заметил князь, — коли не чувствовали.
— А я слышал, что это не с вами был случай, а с одним известным актёром, — возразила опять «старуха».
Папочка даже сел к ней совсем задом, показывая этим своё полнейшее презрение к её словам.
Князь рассказал к случаю, как он ранил себя в руку, заряжая пистолет, и в доказательство показал, приподняв обшлаг, шрам. «Комическая старуха» постонала, папочка заволновался, Рак осталась равнодушною.
— А другая пуля у меня тут, — он показал куда-то в бок. — Она катается, её можно даже прощупать.
После обеда, когда подали апельсины, князь напомнил Рае об её желании кататься и сказал, что достанет коляску. Рая попросила достать хорошую, только чтобы лошади были не вороные, а серые. Князь выправил свои белоснежные воротнички, провёл рукой по роскошной бороде, встряхнулся с полным сознанием довольства самим собой, надел блестящий как зеркало цилиндр, раскланялся и исчез.
Папочку заклонило. Он перемогался-перемогался, наконец извинился и пошёл отдыхать. «Комическая старуха» объявила, что ей надо учить роль в шесть листов, и что завтра репетиция, а потому съела три апельсина и, сложив симметрично зёрнышки на край тарелки, ушла, завернувшись в невозможную шаль. Ракитин и Рая остались одни.
— Пойдёмте в сад, — предложила она, и повела его в маленький, густо заросший палисадник, с молодыми первыми цветами на клумбах и зелёною кривою скамейкой под акацией. Она закрылась от вечернего солнца маленьким зонтиком на алой подкладке и вздохнула.
— Как тяжело мне сегодня! — сказала она. — Я не запомню такого грустного дня моего рождения. Сердце сжимается как пред бедой, и здесь, — она показала на грудь, — так пусто, пусто.
Ракитин молчал, пристально глядя на неё.
— Вы знаете, я может быть на днях уезжаю отсюда?
— Куда это? — встрепенулся он.
— Далеко, очень далеко… заграницу.
— Зачем?
— Князь зовёт меня…
— Князь? По какому праву?
Она пожала плечами.
— Он богат.
— И вы… — начал Ракитин, да остановился.
Она отвернулась, чтоб он не видел её лица.
— Как вам не грех? — мог только выговорить он.
Она отняла зонтик, которым прикрывалась.
— Грех? Пред кем?
— Предо всеми…
— Папочка сам этого хочет.
— Пред собой, наконец… У вас талант.
Она усмехнулась.
— Талант!.. Что талант! Что он мне принесёт?.. А тут обеспеченность, богатство…
— Обеспеченность?..
— Да, он передаст папочке какие-то бумаги на моё имя.
— И вы так хладнокровны? Не возмущены?
— Чем?.. Я себе принадлежу, и моя собственность: что хочу, то и сделаю с собой…
— А сцена?
— Я люблю сцену! — она подняла глаза и каким-то восторгом они засветились, — это жизнь моя!.. что ж, я вернусь к ней.
— А этот… его вы любите?
Она покачала тихо головой.
— Нет… Да неужели же жить в этой обстановке лучше: заискивать у Веркутова, ездить по редакциям, плакать, когда какой-нибудь пьяный будет шикать после спетого номера… неужели лучше?.. Скажите по совести, откровенно, — ну?.. Вы молчите, молчите потому, что сами знаете, что это пошло, всё пошло, всё… Меня никто не спасёт…
— Встряхнитесь, уйдите от этого «всего».
— Уйти? куда?.. куда я уйду?.. Я молода, я жить хочу.
— Выйдите замуж.
— За кого?.. Кто меня возьмёт? Опереточная певица! Какая завидная невеста!..
Он поник головой. Какая-то тупая боль пронизывала его всего, захватывала дыхание. Он оглядывался вокруг, эта залитая солнцем листва не шевелясь стояла в знойном воздухе, могильный покой был разлит вокруг. Медленно ползли на верху обрывочные, сверху жемчужные, снизу фиолетовые облака. Птицы куда-то забились, притихли. Мёртвая тишь. Ни звука.
— Что мне делать, что мне делать! — повторяла она.
Зонтик выпал и опрокинулся на песок. Она не плакала; глаза её были сухи, и с жёстким, холодным блеском смотрели в даль. Лицо как восковое.
— Подождите, подумайте…
— Князь говорит, что ответ ему нужен теперь… Смотрите, что он подарил мне.
Она протянула руку, на которой сверкал новенький драгоценный браслет.
— Зачем же вы взяли это от него?..
— Папочка велел.
Ракитин схватил её за руки.
— Деточка моя, бросьте их, уйдите от них!.. Что вам здесь… Оставьте их, пусть они здесь копошатся в этой тине…
Он прижал её пальцы к своим губам, глядя на неё с юношеским жаром. Седина и морщины словно слетели с него. Шляпа упала на землю, кудри рассыпались. Она схватила его шею руками и, прижавшись к нему, поцеловала его так крепко, крепко…
— Милый, хороший! — говорила она. — В вас одном я нашла сочувствие, вы один сказали мне доброе слово…
— Ну и что же что же?
Она отшатнулась от него.
— Поздно, поздно, теперь мне нет поворота.
— Как нет? да почему же? Всегда есть выход.
— Поздно… — повторила она. — Смотрите вот и князь воротился, идёт сюда.
Она взяла с него слово, что он при первой возможности приедет к ним. Он думал через день заглянуть, но дела его задержали как нарочно. Прошло несколько дней. Между тем на афишах появился анонс, что она по болезни не может участвовать.
Наконец, он вырвался, поехал. Он подъезжал к их дому с предчувствием всего дурного, но того, что его встретило, он не ожидал.
Папочка вышел к нему в халате, с огромною заплатой назади. но посмотрел на него совсем не так ласково, как прежде, и протянутую руку пожал сухо.
— Раи нет, Раи нет, — заговорил он. видя, что гость собирается снять пальто, — она уехала совсем.
Кровь кинулась ему в голову.
— Куда?
— В Карлсбад. Доктора говорят, что ей надо лечиться.
— А театр как же?
— Что ж делать, неустойку придётся уплатить. Тяжело, очень тяжело…
— Как же это так вдруг, неожиданно…
— Да, да, удивительно.
Ракитин раскланялся и растерянно спустился вниз…
Дня через два он встретил на елагинской Стрелке Веркутова: он сидел в коляске с Талалаевым, с которым очевидно был уже приятелем.
— Слышали? — весело говорил он, держа Ракитина за руку. — Папочка-то дочку пристроил! Молодец! И неустойку князенька заплатил, и векселя выдал.
— А кто этот князь? — с усилием спросил Ракитин.
— Дрянцо, шулер, били уж его. Очень богатый. Ну что ж — она счастлива будет.
— Вы полагаете?
— Да отчего же нет?
— Он женится на ней?
— Да он женат. Он каждый год кого-нибудь увозит за границу, — старая песня… Впрочем, он обеспечивает. Не Бог весть что, а тысяч двадцать даст и в моду введёт. Папочка это тонко распорядился.
Он ещё раз хихикнул и протянул ему руку. Коляска, попрыгивая на каучуковых шинах, покатилась.
Ракитину очень скучно. Хотел ехать за границу, да решил, что это глупо и остался. Впрочем, может быть чрез несколько недель он и поедет.
ОГЛАВЛЕНИЕ
